Волосы Вика распустила, обвязала лоб фирменной лентой — раньше она ходила в такой на аэробику — и приступила к макияжу.
Глаза — черным карандашом, пожирнее, и фиолетовые тени. Румянец наводим во всю щеку, губы мажем темно-коричневой помадой.
На ноги… Что надеть на ноги? Не босоножки же на каблуках! А вдруг придется драться или убегать? У нее есть суперские кроссовки на платформе, но в них может быть жарко…
«Ничего, потерпишь ради дела!»
Последний штрих — черные очки, которые можно воткнуть в волосы или зацепить за майку. Просто как аксессуар.
Ха! Виктория Петровская на тропе войны! Она скорчила свирепую физиономию и пропела речитативом из любимого Владимира Семеновича:
Ненавидит она Лизавету? Много чести! Презирает? Не время разбираться. Для начала хочется взглянуть на женщину, которая уверена в себе куда больше, чем она сама.
Оставалось проехать четыре остановки на трамвае, пройти два квартала пешком, и вот она, база! Последний десяток метров она прошла несколько медленнее, восстанавливая дыхание и слегка поколебленную решимость.
Вика думала, что ее попытаются остановить на проходной, но молодой охранник лишь лениво осведомился:
— Эй, герла, ты к кому?
— Мне нужна Лизавета.
— Какая?
— А у вас здесь много Лизавет?
— Одна.
— Тогда чего ты спрашиваешь?.. Кстати, ты ее не видел?
— Разуй глаза! Вон она с грузчиками базарит.
— По-моему, она не базарит, а себя предлагает, — не выдержав равнодушного тона, заметила Вика.
Охранник охотно гыкнул, а потом на всякий случай спросил:
— А зачем она тебе нужна, Лизавета?
— Она утверждает, что мы с ней… дальние родственники. Вот я и пришла уточнить.
— А-а-а, — протянул охранник, хотя ничего и не понял. Девчонка, конечно, с понтом, но кто из них, молодых, не понтуется? Разукрасилась, как… как… Он никак не мог подобрать сравнения… В таком виде ее, наверное, и родная мама не узнает. Если, конечно, не при ней эта акселератка красилась!
Что-то запоздало екнуло внутри у Вики — однако, как она размягчела от своей любви к Саньке! Интересно, кто сказал, будто любовь делает человека сильнее?
Она пошла к хохочущей Лизавете, ставя ноги на носки, и они пружинили в этих ее дорогих кроссовках, словно толкали вперед и подбадривали, а потом Вика забыла обо всяких там страхах.
Она остановилась напротив этой женщины, которая сегодня позвонила ей домой и сдвинула с места лавину, обрушивая ее себе же на голову!
— Можно вас на минутку?
— Чего тебе, девочка? — спросила Лизавета, медленно поворачиваясь, словно невольно изогнувшись, так чтобы дать стоявшим рядом с ней мужчинам посмотреть на ее гибкую фигуру.
Вика так не умела. В смысле себя подать. Она и с Санькой общалась просто, без затей, не как жена, а как друг детства, старый боевой товарищ. Конечно, ему так было проще. Жена — друг, об этом многие мужчины мечтают, но за простотой, видимо, не чувствовалось в Вике никакой изюминки как в женщине. Недавно она прочла чей-то афоризм: жена должна быть для мужа не пирожным, а хлебом насущным. Но не хлебом единым жив человек! Вот и пойми, что им, этим мужчинам, надо?!