За минувший месяц в Андалор окончательно пришло лето. Жаркое и солнечное. Поэтому зарядивший с утра вялый монотонный дождик хотя и был очень кстати, но существенно вопрос с порядком утомившем всех зноем не решал. Из-за поднимающегося от земли влажного пара я чувствовала себя посетителем бани.
Волосы распушились и завились мелким бесом. Одежда намокла и противно липла к обильно потеющему телу. Я устала и пришла в крайнее раздражение, но отчего-то с упорством мула продолжала переть сквозь заросли запущенной части сада.
Вообще, факт запустения как-то не вязался с царящим в остальной части поместья строгим, никогда и ничем не нарушаемым порядком. Возникало справедливое подозрение, что в случае с удаленной частью сада, сделано это было намеренно. Наверное, именно это бросающееся в глаза несоответствие и побуждало меня упорно продолжать свою «прогулку».
Сначала, спеша на этаж, где располагались комнаты дядюшки Цвейга, я даже и не помышляла высовывать сегодня свой нос на улицу, особенно учитывая противную морось. Но ближе к вечеру, наконец-то отбив бедного старика от не вызывающих доверия эскулапов, вдруг поймала себя на непонятном беспокойстве. Словно что-то невидимое и настырное толкало меня в спину, побуждая куда-то поспешить. Я даже не сразу осознала, в чем именно дело. Пока, не пройдя в сто первый раз мимо окна в своей спальне, не зацепилась взглядом за тропинку, по которой однажды промчалась та загадочная черная карета. Промчалась и словно растворилась в неизвестности.
Конечно, с того времени любые следы, говорящие о том, что данное передвижное средство было реально, а не привиделось, полностью исчезли. И все же, я вдруг буквально подпрыгнула на месте от острой необходимости наконец-то разрешить для себя эту загадку и понять, куда так стремительно несли черную-черную карету, запряженные в неё черные-черные кони.
Так я оказалась в этих проклятых зарослях, которые всё не кончались и не кончались. Впору было забеспокоиться и повернуть назад, так как я уже минут тридцать стала сомневаться, что смогу быстро отыскать дорогу назад. Уж точно не с моим топографическим кретинизмом.
Вот только сдаваться, так и не обшарив все дальние рубежи поместья, я теперь точно не собиралась. Раз уж ни превратности погоды, ни многочисленные царапины, ни даже дырка на единственных более-менее сносных штанах не заставили меня повернуть назад, то и риск проплутать в зарослях до ночи вряд ли что-то изменит.
Вообще, по жизни я была человеком малость ленивым и питающим большую тягу к размеренности и комфорту. Большинство вопросов легко решала благодаря чувству юмора и врожденной дипломатичности, как говорится, без лишних телодвижений и надрыва. Но иногда, под воздействием неблагоприятных обстоятельств, я могла превратиться в настоящий таран, впадая в состояние крайнего непримиримого упрямства. Тогда никто не мог со мной совладать, и, уж тем более, теперь меня не остановят омытые дождем заросли.
В конце концов миновав самую дремучую часть сада, я вдруг вышла на расчищенное пространство. Под ногами, благоухая одуряющим ароматом летнего луга, медленно увядала свежескошенная трава. Огибая массив из одичавших слив, вилась узкая грунтовая дорожка. Там, где перемешанная с песком земля, видимо, была наиболее мягкой, даже просматривалась оставленная большим каретным колесом колея.
— Бинго! — проворчала я себе под нос и поспешила выйти на дорогу.
В сапогах противно хлюпало, но хотя бы перестало лить с неба.
Некогда красивый, построенный в романском стиле дом, возник передо мной как-то внезапно. Несмотря на присущий данному архитектурному направлению совершенно особый утонченный романтизм, выглядел он крайне запущенно и неприветливо. В украшенных витражами окнах местами не хватало стекол. Тяжеловесная двустворчатая дверь со следами искусной резьбы едва держалась на массивных проржавевших петлях. Крыши над двумя декоративными башенками по углам здания пестрели дырами и прогнившими кровельными балками. Штукатурка некогда приятного кремового цвета вся покрылась трещинами, плесенью и мхом. Чуть поодаль справа виднелись хозяйственный постройки, как ни странно пребывающие в гораздо более ухоженном состоянии, чем сам дом. Немного в стороне, слева, под кронами молодых дубов стояла криво сколоченная скамейка.
Сама не знаю, отчего я вдруг пригнулась и, стараясь как можно меньше шуметь, нырнула за куст шиповника. Так и сидела, затаившись, ожидая неизвестно чего. Впрочем, не прошло и десяти минут, как моя импровизированная засада принесла первые плоды.
Раздался скрип перетруженного металла, и на поросшее сорняками щербатое крыльцо вышел мальчик. Тот самый, из моего растревожившего душу сна. Он словно в нерешительности замер в дверном проеме, переминаясь с ноги на ногу. В руках его, бережно прижатый к груди, виднелся замызганный одноухий заяц, чья многострадальная правая лапа вот-вот должна была отвалиться, так как держалась на честном слове и остатках гнилых ниток.
Словно радуясь появлению малыша, сквозь облачные прорехи наполовину прояснившегося неба на крыльцо упал сноп солнечного света, отчего поразительно светлые волосы ребенка так и вспыхнули серебром. Почти как новогодняя ёлочная канитель.