— На себя посмотри!
— Нет, это ты на меня посмотри! — я сделала ударение на слово «ты». — Что, не нравится? Вот что ты должен знать о себе: твоя женщина с тобой несчастна!
— Моё отношение к тебе изменилось не просто так! — голос его был ледяным, каждое слово отдавалось болезненным звоном у меня в ушах.
— И чем же я это заслужила?
— Я всё знаю, Диана. Знаю про каждый твой обман. И избавь меня от нового вранья. Кстати, судиться со мной тоже не советую: у меня достаточно материала, чтобы лишить тебя родительских прав.
Я ещё больше ощутила собственное бессилие и поняла, что это конец, разговоры уже не помогут. Вот она, точка невозврата.
Моё тело зачем-то ещё дышало, сердце билось.
«Как же я виновата перед детьми… в этой жизни меня больше не ждёт ничего хорошего. Нет, я никогда не решусь убить себя», — думала я.
— Убери с пола своё тело, ты мне мешаешь, — сказал Дилан.
Я встала и повернулась лицом к окну.
— Ты, правда, считаешь, что я могла изменять тебе? — мой голос прозвучал сипло, фальшиво и даже немного по-детски.
— Я знаю, что ты способна и на гораздо худшее, — без промедления ответил он.
— Серьёзно? М-м… — выдавила я уже сквозь слёзы.
— Твои истерики на меня не действуют.
— Не-е-ет… Ничего я тебе не расскажу…
Последним аргументом, чтобы хоть как-то собрать руины семейных отношений воедино, была новость о моей беременности. Но как отреагировал бы Дилан? Заявил, что ребёнок не от него? Потребовал бы унизительную процедуру установления отцовства?
И я промолчала.
Дилан не собирался никуда съезжать, мои слова он пропустил мимо ушей.
Ночь я провела на кухонном диване в попытках хоть немного расслабиться.
Утром никто не стал спрашивать меня, куда и зачем я собираюсь. Но значило ли это, что я вольна теперь делать всё что угодно?
Дорога до Нижнего Волчка пролетела, как в бреду: мимо мелькали дома, поля, автомобили и люди. Сил не было даже на то, чтобы притвориться, что я в порядке. Максим уже с порога заметил неладное, но я была просто не в состоянии адаптировать свой рассказ под его детскую психику, поэтому лучшим выходом было промолчать и отвлечь себя домашними заботами.
Мои глаза искали укромный угол, чтобы прореветься. Я поняла, что всей душой ненавижу свою жизнь.
Вечером я собрала остатки характера в кулак и позвонила Сашке:
— Куда ты делся?
— Так веселился, что почти спалился, — в излюбленной стихотворной манере ответил он.
— В смысле?
— Да какие-то столичные типы не дали мне разделаться с жертвой, пришлось удирать.
— Типы? В смысле, не люди?
— Вот именно! Не знаю, откуда они взялись, но, похоже, я попал.
— Чёрт, как всё не вовремя… — расстроилась я, кусая ноготь от огорчения.
— А ты, что же, перегрызла цепь, на которой тебя держали? — усмехнулся друг.
— Будем считать, что так, — уклончиво ответила я.
— Хочешь поразвлечься? — спросил он, и по голосу было слышно, что он улыбается.
— Хочу, но опасно подставляться ещё больше.