— Я всегда тебя уважал и относился с пониманием ко всем твоим, даже самым «неправильным» поступкам, — в гримерку к главному вампиру ворвался Колпаков, — всегда пытался найти оправдания твоим действия. Но…
— Что же ты замолчал, — Иван смотрел на свое отражение в зеркале и видимо не собирался поворачиваться, чтобы послушать нарекания приятеля, — продолжай, я весь во внимании.
— Может, уже выйдешь из этого дурацкого образа «Я - Бог и мне все должны», — Ростислав подошел к мужчине и развернул его к себе. — Столько вокруг девушек, женщин, — развел руки в сторону артист, — а ты решил разбить ей сердце. По-твоему это в порядке вещей, да? — Ожогин слушал разъяренного Колпакова и лишь умилялся изредка его глупым догадкам.
— Я тебя долго слушал, а теперь выслушай меня, — Иван уселся на стул рядом. — Люблю ее не меньше твоего, — лицо Ожогина стало очень серьезным, а Ростислав немного смутился такой откровенной речи. — Знаю, что ей нужно строить дальше свою жизнь и ради этого, только ради этого, я добровольно от нее отказался. Тебе ли не знать, что я слышал ваш разговор и про Бродвей, и про ее любовь ко мне. Так, пойми, как мне было сложно сказать девушке, которую люблю, то, что я ей сегодня наговорил перед спектаклем. А теперь, давай, суди меня.
— Вань, я не знал, — Колпаков находился в полной растерянности. — Извини. Не думал, что ты ради нее, переступишь через свои чувства.
— А думать иногда полезно, — абсолютно спокойно произнес артист. — Прошу об одном, — посмотрел он собеседнику глубоко в глаза, — не вспоминай при мне о ней.
***
Прошел уж год, а может более,
Как пришлось забыть им поневоле,
Прикосновение нежных рук
И сладость горьких губ.
Она звездою русской стала,
Ведь так блистательно играла.
С него не сводят дамы глаз.
Обворожителен он ловелас.
И только ночь наступит смело
Как сердце «демона» болело.
Не забыть зеленых глаз,
Которых блеск тогда погас,
В полночной темноте презренных фраз.
А что же с ней? Что чувствует звезда?
Его, наверное, позабыла навсегда.
Но вдруг случится так, опять
Что встретятся неволей вспять.
После плодотворной работы за границей, так приятно вернуться в родную «Белокаменную», как ранее называли все Москву. Кьяра в России и Клэр в Америке, так прозвал ее иностранный зритель. В принципе актрису это особо не расстраивало, даже немного нравилось, ведь заграничная публика ее приняла и теперь она может гордо назвать себя мировой артисткой музыкального жанра. Но никакой Бродвей не заменит родные стены. По приезду Евлентьева сразу же направилась в свой театр, так как хотела больше работать, участвовать в новых проектах.
— Мисс Евлентьева, — на пороге театра ее встретил художественный директор, — или вы у нас Миссис уже.
— В этом направлении я работаю тоже, — девушка сверкнула красивым кольцом на безымянном пальце. — Александр Юрьевич, я так скучала, — она искренне обняла одного из своих учителей. — Америка, конечно, хорошо, но дома лучше. Надеюсь, для меня работа найдется.
— Кьярочка, моя любимая, — мужчина обнял ее, как дочь, — ты звездочка нашего театра. Кстати, в Москве мы ставим мюзикл «Демон Онегина». Знакомо?
— Разумеется, я слышала,- призадумалась она, - премьера в Питере была, — и тут нахлынули воспоминания о любви былой, о которой она только с горечью вспоминала иногда.
— А теперь мы сыграем у себя и роль Татьяны для тебя, — добро улыбнулся руководитель. — Мы практически утвердили каст и скоро начнем репетировать. Ты в команде?