Возможно, ей хотелось бы узнать, кто он, но она не хочет все испортить.
И если он тот, кого она знает — тот, кого она не хочет знать — она не хочет прервать их времяпрепровождение.
Он раздвигает ее ноги, размещаясь между ними, и Гермиона втягивает его в еще один глубокий поцелуй. Его руки обхватывают ее, притягивая к твердым линиям его тела, и она чувствует, как он прижимается к ее животу, твердый и настойчивый.
Когда он отодвигается назад, осыпая поцелуями ее шею и ключицы, открытую линию декольте над нижним бельем, из ее горла вырывается тихое хныканье. Кем бы он ни был, он знает, что делает.
И Гермиона благодарна ему за это.
Его рот касается изгиба ее груди, руки дразнят соски сквозь тонкое кружево, а язык проводит влажную линию между грудей.
— У тебя потрясающее тело, — бормочет он в ее тело, обводя языком один сосок, затем оттягивает ткань в сторону и снова возвращается к чувствительному узелку.
Гермиона стонет, зарываясь пальцами в его густые волосы, а другой рукой упирается в стол.
— Спасибо, — задыхается она на резком вдохе, когда он нежно покусывает ее грудь. — Как и твое.
В словах снова проскальзывает веселье.
— Я рад, что ты так считаешь.
Он обращается с ней осторожно, с благоговением, расстегивая застежки ее бюстгальтера и снимая черные кружева с тела, оставляя в одних трусиках и чулках.
Низкий, гортанный стон срывается с его губ, когда он берет ее в руки.
— Прекрасно, — бормочет он, целуя один сосок, затем другой. — Великолепно.
Наслаждаясь его комплиментами, она откидывает голову назад, растворяясь в нежных прикосновениях. Это именно то, что ей было нужно. Он и есть то, что ей нужно.
Потянувшись к нему, Гермиона нащупывает затвердевший член в брюках, прежде чем расстегнуть пуговицу. С тяжелым выдохом он кладет одну руку на стол рядом с ней и упирается лбом в ее плечо, когда она полностью охватывает его и скользит плавными, томными движениями.
— Это так приятно, — говорит он, касаясь пальцами ее кожи, задевая ластовицу трусиков. Он целует ее плечо, отодвигает кружево и вводит внутрь лишь один палец. — Я бы хотел попробовать тебя на вкус, если ты не против, — она уловила вспышку ухмылки. — Если у нас девяносто шесть процентов, то ты, несомненно, на вкус как амброзия.
Яркий смех вырывается из нее, уничтожая любую толику напряжения, все еще остававшуюся между ними.
— Все в порядке, — справляется она, выгибая бедра навстречу ему, когда он вводит второй палец. Его большой палец водит по клитору медленными, дразнящими кругами, которых достаточно, чтобы заставить ее тело напрячься, а пальцы на ногах подогнуться. — Хотя я не уверена в амброзии…
Он целует ее снова, сильнее, прикусывая нижнюю губу, когда она крепче прижимается к нему. Он вводит свои пальцы чуть глубже, изгибая их внутри, и Гермиона чувствует его улыбку на своем рту, когда стон срывается с ее губ.
Другой рукой он нащупывает ее трусики и с некоторым усилием одной рукой стаскивает их вниз по ее ногам.
Затем он на мгновение встречается с ней взглядом — достаточно надолго, чтобы она могла отступить, если бы захотела, — прежде чем раздвинуть ее ноги и опуститься на колени. Еще одно долгое мгновение он просто смотрит, расположившись всего в дюйме от ее лона.
И, Мерлин, она знает, что должна чувствовать что-то еще, кроме сильного возбуждения. Она даже не знает имени этого мужчины и стоит перед ним голая, находясь в одних чулках.
Но между ног у нее разливается жар, и она жаждет разрядки с непомерным отчаянием.
Он поглаживает ее клитор кончиком пальца, проводит ниже, собирая смазку, а затем пробует на вкус языком. Она жалеет, что не может увидеть его лицо за трепещущими веками и раскрытым изгибом рта.
— Амброзия, — мурлычет он, и смешок вырывается наружу, когда он говорит: — Я уже говорил, что рад, что ты прислала мне сову сегодня?..