— Спасибо тебе, — Элис вновь поблагодарила ее и направилась к дочери.
Девушка села рядом с кроватью и бережно поправила одеяло. Золотистые волосы мягкими волнами рассыпались по подушке, а на лице малышки вырисовывалась легкая улыбка.
«Что же тебе снится?» — подумала про себя Элис, смотря на нее с бесконечной любовью.
Разведчица переоделась в ночную рубашку и легла рядом, вспоминая свои давние сны со светловолосой девочкой. Поразительным сходством Альма была похожа на нее как две капли воды.
— Солнышко мое, — прошептала Элис, обнимая дочь, — Как же я скучала по тебе.
***— Не помешаю? — Элис зашла с подносом, уставленным заморскими блюдами и разнообразными фруктами.
— Заходи, — не поднимая глаз с холста, ответил Жан.
Залитый дневным светом, парень ловил на себе солнечные лучи, широкими мазками завершая творение. Вся его комната была заставлена картинами, на большинстве которых красовались женские тела. Не спальня, а целая галлерея, сплошь и рядом наполненная сексуальностью.
— Вторые сутки тебя не видно и не слышно, — заметила Элис, поднося к губам художника хрустящую булочку, — Саша с Николой тебе вкусностей передали.
— Спасибо, Элис, — улыбнулся Кирштейн.
— Море, — прошептала она, рассматривая его картину, — Оно прекрасно.
— Как и ты, — Жан наконец-то удостоил разведчицу своим вниманием, переведя на нее взгляд.
— Нарисуешь меня? — внезапно, как для парня, так и для самой себя, спросила брюнетка.
— Не хочу тебя смущать, но как ты могла заметить, я пишу лишь природу и обнаженных женщин.
— У меня нет комплексов, — с холодом бросила Элис, а после едва заметно улыбнулась.
— Тогда раздевайся и ложись, — Кирштейн показал на диван, передвигая к нему мольберт.
Скинув с себя платье, а затем и белье, она удобно расположилась, облокотившись на спинку софы.
— Так не пойдет, — мягко сказал Жан, — немного согни правую ногу, а руку положи на бедро.
— Так?
— Да, отлично. Теперь постарайся не двигаться.
Девушка послушно следовала его указаниям, поднимала подборок, перекидывала через плечо волосы, прогибалась в пояснице. На ее лице не было и толики смущения. Прекрасная и холодная, словно айсберг, она лежала перед Жаном, приковывая все его внимание.
Рассматривая каждый миллиметр, Кирштейн переносил на холст ее роскошное манящее тело, покрытое рубцами и порезами, которые придавали Элис свой особенный шарм. Несмотря на физическую силу и твердость характера, она была очень женственной. Элис не нужно было для этого глупо улыбаться и кокетливо флиртовать, притворяясь слабой и беззащитной, чем грешили другие девушки, особенно из военной полиции. Все это было не про нее. Ее женственность проявлялась совсем иначе. Достаточно было просто понаблюдать за ней. И Кирштейн мог наблюдать за этим все время: как она собирает длинные черные волосы в пучок или же, наоборот, их распускает ближе к вечеру, как после изнурительной тренировки падает на скамейку, с жадностью глотая воду из фляги, с какой трепетностью заботится о своей лошади и с какой безграничной любовью смотрит на Альму. С рождением дочери она стала совершенно другим человеком. Более мягкой и более сдержанной. Это были определенно приятные изменения, которые приходились ему по вкусу.
Медленными движениями кисти художник оставлял мазки на холсте и, не отрываясь от работы, ловко расстегнул верхний ряд пуговиц на своей рубашке. Девушка тоже чувствовала невероятный жар, несмотря на то, что была полностью раздета.
«Интересно, она мастурбирует по ночам?» — подумал Жан, после чего сделал глубокий вдох, понимая, что его мысли ушли совершенно не в ту степь.