И я понимаю, уже понимаю, чем закончится, но верить не хочу. Да, он столько лет издевался над нами, но убить…? «Мог» — звучит где-то на подкорке.
«Я тебя убью, убью, слышишь, Света?!»
«В казарму… там солдафоны до баб голодные…»
«Какого черта не убрано после готовки? Место своё забыла?»
«Тебе напомнить, что я могу?»
«Ты будешь делать то, что я сказал, Таисия, не то пожалеешь!»
Мысли крутятся, как обезумевшие. Я даже не помню всех ситуаций, но словно слышу эти фразы сейчас... Заново прокручиваю, холодея от ужаса… Господи…!
— Но он ведь не сидел… — говорю и только потом понимаю, какую глупость ляпнула. Конечно, не сидел! Он не только не отсидел, но и в «большого человека превратился»!
— Дело тогда быстро замяли, — продолжает Марк, — парень не был сиротой, похоже, из приличной семьи, в школе хорошо учился. Отец, мать простые работяги, видимо сделать ничего не смогли. Или не захотели.
— Что значит «не захотели»? — вскидываю, опустившую на руки голову. Она вмиг как-то потяжелела, словно из чугуна сделана.
— Может, денег отец твой им предложил. Не знаю. Но заявление из полиции они забрали.
— Как ты об этом узнал? — хмурюсь.
Конечно, вопросов в голове много, но этот один из них.
— Журналистка одна есть Леся Маслова. Вот она и написала статью.
— Но журналисты много чего пишут, — всё равно не понимаю, — желтая пресса, сплетни…
— Согласен. Но эта статья вышла ещё полгода назад, а после Маслова начала расследование по всей биографии Жарова. И вот после этой статьи у него начались странные шевеления. Он резко начал встречаться с людьми, с которыми годами не пересекался. А тут встречи регулярные и подальше от посторонних глаз. Как будто следы заметал. Хотя уверен, что после аварии все, что можно было замести он как раз давно замел, а вот новые… Не знаю, что именно за дела у него, но увяз он крепко. И первым проколом стало именно барахтанье после Лесиной статьи. Вместо того, чтобы пропустить мимо ушей, как очередную желтуху он заметушился.
Глава 44.2
Берем паузу. Марк делает глоток эспрессо, а я прикидываю какие события были полгода назад.
— Мне странным образом резко позволили перевестись в Киевский вуз. Хотя, когда я заикнулась об этом летом отец рвал и метал, а посреди учебного года позволил… И Австрия тоже… — смотрю на Марка и словно заново раскладываю по полочкам. Сколько же перевернул тот горнолыжный курорт! — меня ведь раньше никогда и никуда без присмотра, а тут… Илья так рвался, а не поехал. Но если у него были обещанные деньги, то почему?
— А может тебя как раз и отправили в Австрию, чтобы ты не мешала переговоры вести?
— Чтобы под ногами не путалась… — шепчу, обдумывая, — И как раз полгода назад Илья начал себя вести так… смело! Я еще подумала тогда, что он слишком много себе позволяет, а теперь понимаю… Мне же Милена говорила, что отец ему за что-то денег пообещал… — про Милену я ему рассказывала уже, когда доверившись, пересказывала свою жизнь. И сейчас он просто кивает, подтверждая, что мои мысли в правильном направлении.
— А ты точно ничего не помнишь о сбитом мальчике, об аварии? Если он хотел тебя сплавить, то ты должна была что-то знать или видеть. Тебе, получается, было семь. Уже достаточно большая, чтобы понимать, но слишком маленькая, чтобы запомнить.
Напрягаю память, пытаюсь вспомнить кто приходил, уходил.
— У нас мелькали в доме какие-то люди, но это было так давно … Может, перестраховывался? — предполагаю.
— Может.
— А Илья, значит, в курсе? — я уже ничему не удивлюсь.
— Не обязательно. Я не думаю, что твой отец стал бы так рисковать. Это прямой компромат. Думаю, он просто предложил ему круглую сумму и тебя.
— И должность.
—Мда… Приданное прям… — хмурится Марк, цокая.
—А эта журналистка, ей точно можно доверять? — цепляюсь за ниточку. Может, всё-таки… ошибка?
— Олеська денег не берет и всю инфу проверяет тщательно, — поясняет он, — Я её со студенчества знаю, она училась в нашем универе. Её не подкупишь. Таких людей в асфальт укладывала, так что, если написала, значит, так и есть. Но поскольку я привык исключать все варианты, то эту статейку дал своим парням ещё давненько. Они там долго ковырялись, а потом передали мне.
— Когда ты узнал?