– Да потому что я рядом стояла. А не будь меня, согласилась бы как миленькая. Сучка ты подлая, вот ты кто.
Мне надоело выслушивать оскорбления.
– А знаешь что, я ведь и правда не пошла бы никуда с Гольцем. Хоть он мне тоже очень нравится, и права на него ты не покупала. Но я только из-за тебя бы не пошла. А вот теперь пойду! – выпалила я и устремилась к главной лестнице, расталкивая девчонок, которые слушали нашу перепалку, открыв рты.
– Сучка! – визгливо крикнула мне в спину Зеленцова. – Нужна ты ему очень, шваль подзаборная…
Вот это было жестоко. Удар ниже пояса. Ну или прилюдная пощёчина, учитывая, как с каким интересом все вокруг наблюдали за нашей ссорой.
Споткнувшись на нижней ступеньке, я на долю секунды задержалась, но не стала возвращаться, даже не оглянулась. Стиснув зубы, взлетела на второй этаж. Какая же дура Зеленцова! И дура – это ещё мягко.
На самом деле я могу понять её эмоции: и ревность, и злость, и обиду. Может быть, на её месте я бы тоже негодовала. Но «шваль подзаборная» – это уже не просто эмоции. Это подло и низко. И я ей таких слов никогда не прощу.
Конечно, мы не раз с Женькой ссорились, но вот так мерзко – впервые. И что ещё хуже, интуиция мне подсказывала – это не просто ссора…
3
Первый урок Зеленцова пропустила, а на второй – явилась за три секунды до звонка, причём непривычно бледная, без косметики, видать, плакала.
Посмотрев на меня, как на врага, она гордо прошествовала мимо нашей парты и заняла место рядом с Лидой Бусыгиной, с которой прежде даже не здоровалась. С которой никто никогда не сидел и не общался.
Бусыгина – девочка-тень. Бессловесная бледная моль. Всем тихоням тихоня. Не только Женька, практически весь класс её не замечал, причём не сговариваясь. За все шесть лет, что здесь учусь, ни разу не видела, чтоб ей хоть слово кто-то из одноклассников сказал. Лиду не травили, нет, её попросту не видели. И вот такой стихийный, не целенаправленный игнор, по-моему, ещё хуже, чем спланированный бойкот за какие-то грешки. Получается, что ты для всех даже не изгой, а пустое место, полный ноль. Ты есть, но тебя как будто нет. Что может быть страшнее?
Правда, сама Лида, по-моему, давно свыклась с ролью невидимки. И тут вдруг Зеленцова одарила её своим обществом. Бедная Бусыгина чуть в транс не впала от изумления.
– Не возражаешь? – спросила её Женька.
Лида только безмолвно таращила на нее глаза, огромные как блюдца. Потом несколько раз кивнула и тут же – торопливо покачала головой, продолжая смотреть на Зеленцову, как на чудо света. Да и наши, кто не видел утренней ссоры, тоже изрядно удивились.
– Что, всё так серьёзно? – усмехнулась Филимонова. – Сладкая парочка больше не парочка?
– Не твое дело, – огрызнулась Женька.
Филимонова хмыкнула, поправила очки и явно собралась ввернуть какую-то колкость. Её хлебом не корми – дай съязвить. Но её заглушил звонок, а затем в кабинет влетела Тамара Алексеевна, химичка, и с порога затараторила как из пулемета:
– Здрасьте, садитесь, открываем тетради, пишем, тема урока «Строение атома»…
Спустя четыре дня Гольц снова подкатил ко мне, позвал погулять. Чего уж, мне это было приятно, даже очень. Но я отказалась… Теперь уже не из-за Женьки, которая всё время смотрела на меня так, словно порчу изо всех сил наводила, ещё и шипела вслед. А за глаза, я уверена, без устали перемывала мне косточки. Так что от угрызений совести Зеленцова сама меня избавила.