Собрав мощный ком энергии, а энергию теперь можно было не беречь, поскольку конец оказался не за горами, Инанна швырнула его в толпу пернатых молодцев:
— Вы будете испытывать неодолимое влечение к дочерям земным и забудете ради них своего творца. И пусть ваше потомство от них доставит проблемы вашему творцу!
Между тем, Свет уже валил её на мраморный пол — обнажённую, исцарапанную, без лоскутка одежды на теле. Он навалился на неё, как когда-то его отец, тот грязный садовник и его стройное гибкое тело показалось Инанне тяжёлым, как туша гиппопотама. Он уже был готов войти в её плоть, но она, сконцентрировавшись, выдала другой ком мощной энергии, ударившей по его мужскому естеству и ослабившей его.
Свет с рычанием отвалился от неё, задыхаясь. Лицо его, всегда такое прекрасное, точёное и яркое, теперь было уродливо от исказившей его ярости, оно напоминало чудовищную маску.
Он вскочил на ноги и с рычанием сжал руку Инанны, заставив её встать.
— Ты пожалеешь, сука! — бросил он и провёл рукой в воздухе, открывая портал. Он шагнул в параллельное измерение и рывком затащил туда богиню.
Инанна ахнула: она и её сын стояли у границы огромного беспредельно чёрного пятна, от которого веяло холодом и от него исходили мощные флюиды беспредельной тоски, ужаса и безысходности. Она поняла, что это. Тартар. Вот, оказывается, как он выглядел.
— Свет, — охрипшим от страха голосом проговорила она, — ты тоже будешь падать. Ты тоже упадёшь!
Но сын, казалось, не слышал её. Издав сумасшедший вопль, он толкнул её в спину и она опрокинулась в мрачную бездну. Её гибкое стройное тело прогнулось вперёд, словно туловище змеи и его падение ускорялось с каждой секундой.
Она знала: никогда уже ей не будет страшнее, чем в эти минуты падения, растянувшиеся в вечность. Ей было холодно невыносимо, дрожала каждая божественная клеточка её тела, её тошнило — впервые за века существования, как смертную от тяжелейшего отравления и ужас как бы резал мозг на части, вонзался в грудь, как нож. Она уже ничего не помнила, кроме страха, она сама стала своим собственным страхом.
А затем наступило неожиданное облегчение. ” — Вот и конец всему, — подумала она спокойно, — и грехам и наказаниям. Больше не существует ни Афродиты, ни Инанны.»
И мрак, окруживший её, как бы просочился в её сознание и отключил его — на долгие века.
Богиня любви замертво упала на дно Тартара…
Калка мчался верхом на чёрном коне, сжимая рукоять огненного меча и прокладывая путь началу разрушения мира. Мира, принадлежащего злу.
Это вовсе не означало, что с планеты должно было исчезнуть всё живое и она бы превратилась в гигантский безжизненный ком из элементов мёртвой природы. Смерть от огненного меча приходила только к тем существам невидимого мира, которые плодили зло — демоны.
От меча уже Калки пали демоны среднего и подземного мира — все до единого.
А люди, в это время продолжавшие свой привычный образ жизни, даже не подозревали, от какого зла избавлены.
Когда последний демон пал, рассечённый и сожжёный мечом десятой аватарой Вишну, закончилась эпоха тьмы и для людей, и для богов, тех, что были приговорены к сумеркам.
Вслед за последним демоном скончались три мойры, три живых мертвеца стали мертвецами настоящими, сначала уснувшими вечным сном, затем, в течении нескольких часов рассыпавшиеся в прах.
Боги всех пантеонов теперь были свободны от сценария своей судьбы. Да и люди тоже. Отныне не существовало судьбы, кроме той, которую каждый сам выбирал для себя.
Наступила новая эпоха — рассвет богов. Но сулила ли она счастье богам, что должны были пробудиться от тяжёлого сна?
Калка устало оглядел очищенный от зла мир и погнал своего чёрного коня в джунгли, в самую чащу.
Конь остановился только у большого термитника. Калка спешился возле этого термитника и забрался в него.
Теперь можно было спокойно отдыхать, погрузившись в состояние самадхи. Вишну улыбнулся сам себе. Отныне он тоже свободен от своей судьбы.