— Предупреждали, что такая вероятность есть, и довольно высокая, — ответил Глеб на последний вопрос. — Ты чего так распереживалась, Насть?
И правда, чего это я. Это его жизнь, его выбор, его долбанная спина, в конце концов! Остался бы инвалидом до конца своих дней — мне то что? Наши пути давно разошлись… сказала она, сидя у него на руках. Мда…
— Давно это случилось? — задала я новый вопрос, не став ничего отвечать по поводу своих переживаний.
Да и не знала я, что на это ответить.
— Чуть больше… года назад, — с заминкой ответил Глеб.
— Значит и правда, ничего серьёзного не было, — хмыкнула я. — Иначе ты бы дольше восстанавливался. А так… по тебе и не скажешь. Может не стоило рисковать с теми лекарствами? Всё же…
— Стоило, — бескомпромиссно заявил он.
— Но теперь у тебя никогда не будет детей! — не смогла я оставить его слова без возражений.
— У меня есть Матвей, — неожиданно тепло улыбнулся Глеб. — Спасибо, что сохранила беременность тогда.
— А у меня были варианты? — от его слов я почти перешла на крик, забыв про спящего в комнате Матвейку. — Я бы никогда не избавилась от своего ребёнка, Глеб! Думай, что говоришь…
— От нашего ребёнка, — поправил он меня. — Я очень виноват перед тобой, Насть. И я не знаю, смогу ли загладить вину. Но я сделаю всё для этого.
Глава 19
— Или шоколадные, — сын перебирал новые упаковки с хлопьями, старательно выбирая, чем будет завтракать. — А эти в форме ракет. Мам, какие лучше?
— Не знаю, родной, — отозвалась я, снимая нагретое для него на плите молоко. — Решай сам.
— Наверное, шоколадные, — Матвей замер с упаковкой в руках, косясь в сторону трёх других.
На муки его выбора я смотрела с улыбкой. Так происходило всегда, если у Матвейки было больше двух пачек с хлопьями. Интересно, а тем утром с Глебом, сын тоже разыгрывал это представление?…
Десятый раз за утро я вспоминаю про бывшего.
Не к добру это всё…
Вчера, огорошив меня заявлением, что он всё исправит, Глеб отправился в гостиницу, не став больше ни о чём разговаривать. Да и было ли ещё, что нам обсудить?
Вспомнив его слова про аварию, я едва заметно передёрнула плечами. Всё же, это кошмарная ситуация. И сама авария… и её последствия.
— Шоколадные! — всё же определился Матвей, осторожно насыпая себе хлопья в тарелку.
— Мой сладкоежка, — хмыкнула я, заливая их молоком.
— А ты не будишь кушать? — вдруг нахмурился сын, замерев с не донесённой до тарелки ложкой в руке.
— Я уже позавтракала, не переживай, — не удержавшись, я чмокнула его в макушку, показав в сторону раковины. — Видишь? Моя тарелка стоит там.
— Хорошо, — удовлетворённо кивнув, Матвей начал кушать. — Глеб сказал смотреть, чтобы ты вкусно кушала.
— Да что ты говоришь, — хмыкнула я, взяв в руки чайник и набирая в него воду.
— Да, — сынок довольно улыбался, жуя свои хлопья. — Он сказал, что я — главный в семье и должен следить за тобой.
— Кто-то слишком много говорит, — прошептала я, щёлкнув кнопкой включения чайника.
— Глеб мало говорит, — Матвей всё же услышал мой комментарий и не согласился с ним, восприняв слова всерьёз. — А он придёт сегодня?
Я чуть не выронила из рук кружку, которую достала из шкафчика.
— Не знаю, скорее всего нет, — честно ответила я, расстроившись вопросом Матвея. — А почему ты спрашиваешь?
— Мы подружились, — как само собой разумеющееся ответил мне сын. — И я не все рисунки ему показать успел.
— Покажешь, как-нибудь, — протянула я в ответ и постаралась перевести тему: — Давай, меньше говори и больше кушай. Иначе в кино мы опоздаем.
— Я ем! — тут же возразил мне Матвей, усердно зажевав своими хлопьями.
Налив себе чая, я отвернулась к окну, немного нахмурившись.