— Это обещание, мистер Деметрий?
Он покачал головой.
— Ты пытаешься заставить меня опоздать?
Я кивнула.
— Виновна по всем пунктам. Я пытаюсь заставить тебя остаться со мной. Может, тебе стоит наказать меня прямо сейчас?
Он снова покачал головой.
— Должен и я действительно хочу остаться. — Он поцеловал меня, его язык дразнил мои губы, призывая их раскрыться. Я охотно открыла, принимая все, что он мог предложить. Когда он отстранился, то продолжил, — я позвоню.
— Нокс?
— Да, принцесса?
— Я тоже тебя люблю. Ты говорил мне, что всегда честен. Ты обещал вернуться живым. Ловлю тебя на слове.
— Я тебя не разочарую.
Я не могла сдержать улыбку, хотя в груди у меня было такое чувство, будто сердце вот — вот разорвется. Он был прав. Он еще не разочаровывал меня.
Я стояла обнаженная в темной комнате, свидетельство наших занятий любовью было свежо на моих бедрах, когда Нокс исчез за дверью, оставив меня одну.
Я принялась гонять салат с курицей по тарелке, отделяя виноград от орехов. Мне все понравилось, но я не была голодна. Оторвав взгляд от тарелки, я уставилась в окно, выходящее на воду, где обычно завтракали. Послеполуденное солнце казалось теплым, освещая не только кристально-голубой бассейн, но и темно-зеленую лужайку за ним. Зрелище было прекрасным, даже успокаивающим.
Мне нужно было успокоиться, пока я ждала звонка Нокса. Сколько времени потребовалось, чтобы долететь из Нью-Йорка до Вашингтона? Учитывая время, которое ушло на мой душ, а теперь еще и на обед, он отсутствовал почти час. Рассудком я понимала, что ему тоже нужно добраться обратно в город, но это не остановило мое сердце от боли.
Телефон лежал рядом с тарелкой. Если бы я не ждала его звонка, то выключила бы звук. Судя по громким звукам — уведомления, электронные письма и твиты — я подозревала, что мое имя было обнаружено как одного из людей, покидающих место перестрелки.
Что это вообще значит?
Мы же не можем быть подозреваемыми, не так ли?
Я раздраженно отодвинула тарелку, схватила телефон и высокий стакан чая со льдом. Даже с душем, я бы хотела что-нибудь еще надеть. Мои капри и топ казались измученными воспоминаниями о сцене в парке. Обходя прекрасный дом Нокса, я не замечала ни элегантной мебели, ни величественной архитектуры. Мой мозг отчаянно пытался воспроизвести утреннюю сцену.
На фотографии я смотрела поверх телохранителей, на толпу людей. И все же не могла припомнить, чтобы видела потерпевшую.
Мой почти пустой желудок скрутило.
Единственным преступлением этой женщины была пробежка. Я бегала трусцой в парке каждую субботу. Я только что разговаривала с Ноксом, рассказывала ему, как мы должны бегать в парке, а не на беговой дорожке. Это было все, чем она занималась — упражнялась, с ребенком.
Я изучала английский язык и политологию. Физика никогда не была моим коньком. После математики я занялась микро- и макроэкономикой. Я понимала математику как свойство финансов, а не углов и проекций. Каким-то образом пуля, нацеленная либо в Нокса, либо в меня, была выпущена из пистолета с одним из нас на прицеле и человеком, который, как я рискну предположить, был хорош в том, что он или она сделала, когда именно в нужный момент эта женщина вышла на его траекторию.
Какая ирония судьбы?
Пронзительный звонок телефона вырвал меня из мыслей. Я узнала мелодию. Это была моя мать. Я глубоко вздохнула, повернула экран к себе и убедилась в этом.
Я могла бы отправить ее на голосовую почту, но, в конце концов, мне нужно будет поговорить с ней. Неужели она видела мою фотографию? Знала ли она, что я, по крайней мере, связана с преступлением в Центральном парке?
Глубоко вздохнув, я провела пальцем по экрану и крепко сжала живот.
— Привет, мама, — сказала я, прижав телефон к уху,
— Александрия, я посылаю самолет. Где тебя черти носят? Ты сегодня возвращаешься домой.