— Милая, что случилось? — мама приобняла меня, наконец успокоившись. — Может вызовем врача?
— Эмма… Мама, Эмма умерла…
…
Всю следующую неделю я просидела в своей комнате. Сил ходить в школу, есть и просто существовать не было. Родителей тревожило подобное мое состояние, однако они не лезли с расспросами и никому не нужными утешительными словами.
Лишь один раз за дверью я услышала их разговор:
— Эмма Сано? Та светленькая подруга Ацуко? — уточнил отец.
— Да. Умерла вовремя байкерской стычки, — заключила мама, — в день смерти почившего старшего брата.
— Так ведь у нее вся семья хулиганы, — голос отца обеспокоенным тоном резюмировал, — надо бы оградить нашу Ацуко от всего этого. Видишь, что приключилось с девочкой.
…
В день похорон телефон разрывался от сообщений Такаши и Хинаты. Каждый раз, когда их фотографии высвечивались на экране, сердце вздрагивало, постепенно накатывала новая паническая атака. Как-будто их лица, голос и все, что с ними связано, становились триггерами к приступам.
Мама быстро это заметила, поэтому отключила телефон. После недолгих переговоров родители вызвали врача. Его визит не внес ничего нового. Абсолютно каждый в комнате понимал, что со мной происходит.
Так смерть близкого человека стала спусковым крючком панических атак.
…
Находясь целую неделю наедине с собой, я о многом поразмыслила.
Первое время то и дело душили стыд и вина. Я не нашла в себе силы прийти и проводить подругу в последний путь. Мысль о том, что увижу ее траурный портрет заставляла метаться по комнате в поисках подтверждения того, что все это лживый сон. Ощущение собственной беспомощности открыло в сознании червоточины, из которых гулким эхом доносилось:
— ТЫ НИЧТОЖЕСТВО!
— СЛАБАЧКА!
— БЕССЕРДЕЧНАЯ!
— ТЕБЕ НЕ СТЫДНО!?
Второй волной покатились мысли о страхе за свою жизнь.
И я, и Хината, и Эмма не подозревали, какой опасности себя подвергаем, находясь рядом с «Токийской Свастикой». Все казалось детским и наивным. Ну дерутся парни и что теперь? Возможно, так и было по началу. Безобидные драки по чести, без оружия и ухищрений. Однако с каждой стычкой градус опасности, манипуляций, оружия, грязных игр, насилия и смертей только возрастал. И мы сами не заметили, как стали мишенями для всех врагов свастонов.
Надо бежать. Надо бежать. Надо бежать. Я не хочу повторять судьбу Эммы. Мне страшно, что со мной произойдет тоже самое.
Вершиной айсберга самобичевания выступили убеждения самой себя в собственной неважности и поиска на затворках памяти подтверждений этому. В действительности для многих свастонов я была лишь блеклым пятном, мешалась под ногами. Однако для некоторых моя дружба имела ценность.
Хина, Мицуя, Такемичи, я вас люблю, но сейчас, когда воспроизвожу ваши лица в памяти, чувствую лишь тревогу и желание спрятаться.
Если подумать, то я и не нужна им вовсе. Одним больше. Одним меньше. Никто и не заметит моего отсутствия. Они всегда меня бросали. Невелика потеря.
В голове эхом отчеканивались слова бывшего мебиусовца и беловолосого незнакомца:
— Это же очевидно, что ты им не нужна…
— Зачем ты продолжаешь пытаться?
— Истинное одиночество честнее одиночества в толпе.