Эти твари шептали что-то на ухо, кружили вокруг и трогали, трогали…
И самое интересное было, что они шептали.
Из той какофонии звуков, что смогла разобрать, я поняла несколько фраз:
— Осталась одна…
— Никому не нужна…
— В чужом чуждом для тебя мире…
— Жалкая одинокая никому не нужная Лисабэль…
Эти твари знали, куда бить, знали, какую гнойную опухоль вскрывать.
И если бы не девочка, умирающая на моих руках, я бы погрузилась в пучину боли и сомнений.
Ведь, по сути, я действительно осталась одна. Единственный родной человек и тот предал.
Я оказалась в ситуации покруче, чем та самая знаменитая бабка с разбитым корытом, потому что всё, что было у меня, — это книга, выступающая в качестве яблока раздора, сила, которой я не умею пользоваться, и Заря, голос в моей голове, тот ещё диванный критик и интриган.
И тут, как по заказу, призраки переключились на Зариахата, уж не знаю, как они его почуяли:
— Не сможешь…
— Опять потеряешь…
— Она умрёт, а ты не спасёшься…
— Не обретёшь былое величие…
Зариахат всё слышал, но стоически сохранял молчание.
И на том спасибо. Всё сказанное этими тварями потом обмозгуем.
«Не успеем. На это у нас не будет времени.»- Заря, как всегда, был полон позитива.
И заражал им меня.
А призраки умудрились проехаться по ушам даже умирающей Дэрии:
— Вся в мать…
— Станешь такой же…
— Ты обречена… и обречёшь на мучение всех тебя окружающих…
— Дитя хаоса…
«Достали, ей-богу.»-Мысленно воскликнула и услышала поддерживающее мычание-рычание Зари. Они и его доконали.
К счастью, это безобразие с переносом закончилось, и нас наконец-то выкинули около какого-то дерева.
Спасибо хоть не в него вписало.
Только я собралась набрать побольше в лёгкие воздуха и призвать на помощь этих ивритов, набивших мне уже оскомину, как они сами заявились на парад.
Всё вокруг действительное его напоминало.
Неожиданно перед нами, притулившимися среди огромных корней дерева, вспарывающих землю, один за другим во вспышках зелёного света стали появляться фигуры. Ровненько так, друг за другом они выстраивались в линеечку.
Все эти существа выглядели странно, хотя это и не удивительно. Волосы, повторяющие цвета леса. Зелёные, как сочная летняя трава, коричневые, как кора деревьев, розовые, как бутоны цветов и так далее.
Все они были обладателями белоснежной кожи и заострённых ушей, а также больших глаз с двойным зрачком всех цветов радуги.
Одежду одеждой назвать и вовсе можно было с большой натяжкой. Этакий стиль Маугли. Но надо сказать, что хоть все эти листики, лианы и лопухи (или что это?) выглядели дико странно, но вкупе с их необычной внешностью и неестественной худобой выглядело это всё гармонично и (Юдашкин меня прости) стильно. Извращённо стильно.
— Эм. — Сначала слегка замешкалась я. Вдруг они не говорят по-нашему? Хотя, когда пересекала их барьер, я же слышала их, и изъяснялись они вполне понятно для меня. — Помогите ей, пожалуйста.
Из всей это шеренги отделился один иврит, такой, самый эпатажный, на мой взгляд. Розовые волосы чуть ли не до пола, красные глаза и, ну, наряд этот лесной, короче. Набедренная повязка, все дела.
Мужчина подошёл к нам, присел на корточки и вдруг положил свою руку на мои руки, зажимавшие всё это время рану.
Мой золотой свет, который неустанно пылал покруче какой-то диодной лампочки из Икеи, вдруг вспыхнул с большей силой и окутал Дэрию с ног до головы.
Золотой свет впитался в её кожу, и рана на шеи вдруг моментально затянулась. О ней напоминала только кровь, изгваздавшая, казалось, всё вокруг: мои руки, одежду, даже волосы.
— Она не умрёт, — сказал мужчина. Сказал так, словно пропел.
Я, заставившая прекратить себя удивляться его манерой говорить, поспешила поблагодарить:
— Спасибо.
Однако розововолосый мужчина разбил вдребезги мою начинающую нарастать радость за Дэрию.
— Рано благодарить, хранительница печати. Это дитя хаоса хоть и не умрёт, но и не проснётся так просто.
Кажется, я никогда не научусь с первого раза понимать жителей этого мира.
«Ты чего-нибудь понял, Зар?»-Поспешила я за помощью к тому, кто мне всегда всё разжёвывал.