Она произнесла эти несколько слов твёрдо и спокойно, вложив в них всё презрение и всю ненависть, которые питала к сидящему перед ней фашисту. Шошанна знала, что её ответ может повлечь за собой, однако отступать было поздно. Впрочем, она и не собиралась этого делать, не собиралась раболепствовать и унижаться перед штурмбаннфюрером Дитером Хельштромом. А потому девушка, выпрямившись в полный рост и расправив плечи, с вызовом и потаённой гордостью окинула взглядом немца.
— Что ты сделала? — первые секунды Хельштром молчал, словно не мог поверить, что еврейка сказала это взаправду. В его глазах на мгновения даже отразилась насмешка.
Однако насмешка тотчас исчезла, стоило только Хельштрому заметить гордый и уверенный взгляд Шошанны. Нет, она не блефовала и не шутила…
— Я сожгла его, — чеканя каждое слово, повторила свой ответ Дрейфус, одарив Хельштрома злорадной и презрительной улыбкой.
И только эти слова сорвались с её губ, как Хельштром, резко поднявшись с дивана, сделал несколько твёрдых, чеканных шагов по направлению к ней. Смелость и бесстрашие Шошанны испарились вмиг, стоило лишь немцу приблизиться к ней вплотную, с нескрываемой злостью и кипучей яростью посмотрев на неё сверху вниз. Однако Шошанна продолжала храбриться, не позволяя себе ни одной лишней эмоции, ни одного трусливого порыва.
Наконец тонкие губы Хельштрома скривились в презрительном и надменном оскале, и он, небрежно кинув бычок в сторону, выпустил клуб табачного дыма прямо ей в лицо.
— Какая же ты дрянь, — злобно выплюнул Хельштром и, не дав Шошанне и слова вставить против, ударил её наотмашь.
Шошанна ожидала чего-то подобного, однако удар, пришедшийся по щеке, оказался настолько звонким и сильным, что она едва устояла на ногах. Закрыв обеими ладонями горящую щёку, девушка, бросив на стоящего совсем близко немца уничижительный и испепеляющий взгляд, не думая ни секунды, плюнула ему в лицо, вынудив его поражённо отшатнуться.
Воспользовавшись дарованными ей секундами «форы», Шошанна бросилась в сторону входной двери, намереваясь выбежать из квартиры в одном лишь халате (если потребуется). Однако, не успела она даже коснуться медной ручки, как мужская ладонь резко и грубо схватила её за ворот халата, рванув на себя. В то же мгновение послышался треск ткани и выразительный вскрик Шошанны, преисполненный возмущения, гнева и страха.
— Ну уж нет! — яростно произнёс Хельштром, сковывая девушку в кольце своих рук, не обращая даже внимания ни на её ругательства, ни на явные и отчаянные попытки вырваться из его хватки. — Похоже, никто так и не научил тебя манерам, — прошипел на ухо девушки штурмбаннфюрер, кривя лицо от череды ударов, которые та наносила хаотично, целясь то в грудь, то в пах.
— Пусти меня, мерзкий фашист! Не смей ко мне прикасаться! — Шошанна отчаянно брыкалась, извивалась, царапалась, наивно полагая, что Хельштром отступится от своего… Не то чтобы она верила, что подобное вообще возможно, просто инстинкт самосохранения настойчиво твердил ей, что она обязана бороться.
— Я уже к тебе прикасаюсь, — с силой сжав Шошанну в кольце своих рук и обхватив её запястья ладонью, с нескрываемым самодовольством и торжеством победителя прошипел ей на ухо Дитер. И, словно в доказательство своих слов, провёл языком по шее девушки, от открытого участка плеча и до мочки уха, оставив горячий влажный след.
— И что ты мне сделаешь? — скривив тонкие губы в хищном и лукавом оскале, спросил Хельштром, заметив, как презрительно поморщилась Шошанна, стоило только его языку коснуться её кожи.
Шошанна продолжала сопротивляться, однако теперь делала это не так уверенно, в глубине души понимая, что её попытки не приведут ни к чему хорошему — только к боли и унижению. Хельштром же, словно почувствовав это, протянул к лицу девушки свободную ладонь и, с силой сжав острый подбородок, вынудил её посмотреть на него через плечо.