Кадер сказал мне, что у него никогда не было гостей и что иногда он проводил недели в одиночестве. Тем не менее, даже наедине с собой, он скрывал свои тату. Почему?
Это открытие в сочетании с полным отсутствием персонализации его спальни подействовало на меня сильнее, чем я ожидала. В отличие от комода в спальне, которую он объявил моей, у Кадера не было зеркала. Единственным зеркалом в его комнате было маленькое овальное зеркало над туалетным столиком в ванной. Не было фотографий семьи или друзей. Никаких воспоминаний о давно минувших днях.
Я подумала о своей спальне дома, в которую никогда не смогу вернуться, не думая о Рассе. На каминной полке стояли снимки, чудесные воспоминания о моих родителях, племяннице, а также обо мне и моей сестре. Там были фотографии друзей из разных периодов моей жизни.
У Кадера не было ни одной.
Печаль была всепоглощающей, атмосфера резко изменилась.
Более сильный аромат одеколона Кадера наполнил мои чувства. Я заметила его, когда только вошла, но теперь он был сильнее. Мои чувства были начеку, маленькие волоски на руках встали дыбом, звук дыхания участился.
То, что раньше было любопытством, теперь превратилось в сокрушительное раскаяние.
Моя реакция не ограничивалась мыслями, реагировало все тело. Держась за дверной косяк шкафа Кадера, мои руки начали дрожать, пот покрыл кожу, а на глазах выступили слезы. Сморгнув их, я постаралась замедлить учащающийся пульс и отдышаться, прежде чем меня захлестнула полномасштабная паническая атака.
У меня была одна мысль. Мне нужно выбраться из пространства Кадера.
Сейчас.
Сделав глубокий вдох, я развернулась к двери в коридор.
— О!
Мои руки рефлекторно потянулись к груди, схватившись друг за друга. Дерьмо.
Темный взгляд Кадера помешал моему бегству. Натянутые жилы на шее, сжимающиеся и разжимающиеся кулаки были самыми заметными признаками его недовольства.
— Я… мне очень жаль.
Извинение было единственным, что я могла сказать. Это не было ложью. Мне было жаль, что я пошла против его воли. Я пожалела о том, что увидела. Не было слов, способных выразить мои угрызения совести более подробно.
Мне жаль, и точка.
Его губы дрогнули, он наклонил голову.
— Все говорят это после того, как их поймали.
Он сделал шаг ко мне, потом еще один. Его ботинки стучали по деревянному полу, он подавлял меня с каждым шагом. Кадер провел кончиком пальца по моей щеке и изобразил улыбку.
— Ты знаешь, сколько людей прибегают к бессмысленным извинениям, когда понимают, что их время истекло?
Я сделала шаг назад, удерживая его взгляд.
— Ты пытаешься меня напугать.
Еще шаг ближе, еще шаг назад. Мы танцевали вальс.
— Я не пытаюсь, — сказал он, — но ты должна бояться.
Густой запах березового одеколона, витавший в спальне, становился все сильнее по мере его приближения. Его волосы были причесаны и собраны на затылке, но, в отличие от прежнего облика, щеки теперь были гладкими, что делало его сжатую челюсть и напряженность лицевых мышц более заметными.
Я выпрямилась.
— Я не боюсь.
Голова Кадера покачалась из стороны в сторону, но наша борьба воли продолжалась, ни один из нас не желал прерывать зрительный контакт. В его взгляде было что-то другое, чем он показывал мне раньше. В его зеленых глазах бушевала битва, в которой сражался только он. Его присутствие окутывало нас волнами.
— Почему, Лорел?
— Я… Я любопытна по натуре. Ты сказал не делать этого, и я хотела знать почему.