Вижу, твою мать.
Что мне сделать, чтобы она смотрела на меня?
— Больше так не делай, — говорю, не парясь своей наглостью.
Во-первых, я действительно против, во-вторых, на ее лице столько эмоций, что хоть записывай. В основном немое возмущение, но даже оно меня радует. Возможно я энергетический маньяк, но мне нравится ее триггерить.
Черт, если бы мог, весь вечер развлекался бы. Наблюдать за тем, как она мне сопротивляется — просто какие-то взбитые сливки. Как и ее губы, подкрашенные коричневой помадой…
Боковым зрением ловлю блеск ультрамаринового платья Марины. Поверх макушки тихони ловлю взгляд своей девушки, и он взбешенный.
Усмехнувшись ей, смотрю на мотылька.
Мотнув головой себе за спину, разъясняю:
— Гардероб там, закуски и напитки там, танцпол за лестницей, развлечения вон там, санузлы здесь и наверху. Хорошего вечера.
Сжимая в карманах кулаки, удаляюсь.
Глава 15
Кирилл
— Можно тебя на минуточку.
Голос Марины похож на шипение. Острые коготки ее маникюра впиваются в мой локоть, когда дергает меня в сторону. Толкнув в грудь, заставляет отступить в коридор между холлом и помещениями, в которых обитает наш обслуживающий персонал.
Не вынимая из карманов рук, делаю пару шагов назад, оставляя между собой и Мариной пространство в ширину своего шага.
Стены коридора глушат музыку. Марина никогда не орет, за собой я такого тоже не замечал, поэтому сейчас моя девушка просто вгрызается своими глазами в мое лицо и все с тем же шипением требует:
— Это ты ее позвал?
Опершись плечом о стену, сухо уточняю:
— Кого?
— Кого? — взвивается она, тыча пальцем себе за спину. — Мышь эту рыжую!
Проследив за направлением ее пальца, вижу, как пляшут по стенам холла блики арендованного диско-шара.
Постановка вопроса режет слух. Я в корне, твою мать, не согласен.
— Нет, — отвечаю, пожав плечом.
Перевожу глаза на лицо Марины, чтобы сыграть в минутные гляделки.
В эту игру я играю лет с пятнадцати, и мой отец натаскал меня так, что не Марине со мной тягаться. Своему отцу в эту игру я всегда проигрываю по многим причинам, но Марина сдается первой, даже зная, что я вру.
Почему я делаю это с ней? Выдергиваю из зоны комфорта?
Потому что мне пришло в голову, будто я с юных лет купаюсь в ограничениях. Они повсюду. Распорядок моего дня всегда был подстроен под отца. Выбор ВУЗа и специальности — дань уважения ему же, потому что это его родной факультет. Марина — дочь его партнера по теннису. Я буду мудаком если скажу, что голубая кровь моей девушки хоть когда-нибудь была для меня поводом печалиться, но внезапно все это стало бесить. Как и ее попытки диктовать мне хоть какие-то условия.
Нет. Этого не будет.
Если бы мог, засмеялся.
Глядя на Марину, на то, как она вскидывает подбородок, на то, как сжимает губы и заправляет за уши идеально гладкие белые волосы, понимаю, что для того, чтобы меня прогнуть, ей придется завязаться в гребаный узел.
— Я рассудительная девушка, — цедит она. — Но я не терпила, Кир. Что она здесь делает?
— Отдыхает, — говорю очевидное. — Как и остальные семьдесят.
— Чем она тебя зацепила? — склоняет набок голову. — Нравятся дуры деревенские?
То, как пузырится во мне злость, не имеет никакого отношения ко мне самому. Меня бесит другое. То, что я вынужден выслушивать все это дерьмо в адрес мотылька и помалкивать, потому что не хочу пускать Марину в свою башку даже на миллисекунду.
— Мне нравится Ван Гог, — смотрю на нее с усмешкой. — И хип-хоп. И мой “вранглер”[1]. И деревенские дуры.
Ее глаза сужаются, и в них настоящий фейерверк искр. Примерно та самая реакция, которой я и ожидал.
— Пошел ты, Дубцов! — со злостью пихает меня в грудь.