Я знаю Дубцова каких-то пару недель, и уже начала терять аппетит. Это ли не повод никогда не знакомиться с ним поближе?
Все это бесполезно. Я хочу увидеть его сильнее, чем чёрной икры, завёрнутой в красную, и чем ближе эта встреча, тем сильнее я ее хочу!
В сгустившихся сумерках город зажег огни и гирлянды.
Рассматриваю их, прижавшись виском к оконному стеклу трамвая и пропуская вошедших на остановке людей.
Купол нового спортивного комплекса видно издалека. Внутри у касс толпятся люди, и я понимаю, что их здесь гораздо больше, чем я думала.
Отлично, Аня.
Расстегнув куртку и сняв шапку, вглядываюсь в лица и слегка успокаиваюсь, не находя ни одного знакомого. Прижимаюсь к стене, наблюдая, как бегут минуты на больших электронных часах и как компания школьников высыпает из входных дверей.
Наверное, я должна была заставить его ждать себя, а не наоборот, но я… просто ненавижу опаздывать, и Дубцов, кажется он тоже…
Он возникает в дверях, одетый в пуховик до колен и шапку-носок. На его плече висят связанные за шнурки коньки просто гигантского размера, и все те секунды, пока его глаза кружат по залу, ища то, что ему нужно, проклятые адреналиновые пузырьки снова заполняют мою кровь и рассекаются мурашками по животу.
Глава 20
Отыскав меня, подпирающую стену, Дубцов плавно меняет направление своего движения, и, когда оказывается рядом, мне приходится поднять подбородок, чтобы смотреть в его невообразимо карие глаза. Делает ими неторопливый круг по моему зардевшемуся лицу, медленно расстегивая куртку. На его скулах красные пятна от мороза, но даже они ему идут. Его родители точно очень сильно старались, чтобы он получился на славу.
— Давно ждешь? — интересуется он.
Тот факт, что целую минуту мы беззастенчиво друг друга разглядываем, меня уже не смущает, а его… кажется, его вообще ничего и никогда не смущает. Это наследственное? Или для этого нужно каждый день практиковаться? Желание спросить его об этом почти нестерпимое, но вместо этого тихо отвечаю:
— Нет.
Склонив набок голову, спрашивает:
— Какой у тебя размер?
— Ммм… Размер?
— Ноги, — Дубцов слегка выгибает брови. — А ты о чем подумала? — добавляет с легкой усмешкой на своих красивых губах.
Соображаю секунды, глядя на него непонимающе, но когда понимаю…
Черт!
Если до этого мои щеки и не краснели, то теперь они вспыхивают, как по команде.
Моя реакция очень его радует, потому что усмешка превращается в нахальную, а глаза демонстративно скатываются куда-то в область моей груди. Но как и двадцать четыре часа назад, я не собираюсь жалеть о том, что отправила ему то фото. Тем более, что он вглядывается в меня так, будто хочет смутить еще больше.
— Тридцать семь, — пожимаю плечом и ляпаю следом. — А у тебя?
— У меня? — вздыхает он, будто мой способ завязывать беседы совершенно безнадежный. — С утра был сорок четвертый.
— Оу… — бормочу, посмотрев на его коньки. — Это не многовато?
— Выживаю как-то, — произносит Дубцов.
Прыснув от смеха, поднимаю на него глаза.
— Хочешь поговорить об этом? — строю из себя психоаналитика.
— Только если напьюсь. — Чешет свою бровь.
Снова улыбаюсь, чувствуя трепет где-то под ребрами, потому что его ухмылка вдруг становится ленивой, и это совершенно меняет его лицо. Глаза приклеиваются к его губам, и я облизываю свои, сжимая в кулаки лежащие в карманах ладони.
Замолкаем, и моя улыбка тает, как льдинка на солнце, ведь он снова становится собой — сдержанным и закрытым, как банковский сейф, но я только что видела его улыбку, и она мне не приснилась. Именно поэтому его преображение больше не пугает меня так, как в тот день, когда увидела Дубцова впервые. Он не стал понятнее ни на один чертов процент, но теперь, по крайней мере, я могу смотреть ему в глаза так же бесцеремонно, как и он в мои. Этим мы и занимаемся, потому что я вдруг решаю, что и за миллион не сдамся первой.
— Пффф… — выдыхает, делая шаг в сторону. — Побудь здесь, — бросает, разворачиваясь.
Исподлобья слежу за тем, как выставив вперед плечо, пробирается сквозь толпу к кассам. Оплатив нам проход и пару прокатных коньков для меня, вручает их со словами: