Темари ударила ладонями по столу так, что чашки задребезжали.
– Поэтому ты обязана стать лучшей Каге за всю гребанную историю мира шиноби!
Габриэль скептически смотрела на обоих.
– Не получится. Наруто станет лучшим.
– Э-э, лучшей после Наруто, – корпусом Темари подалась вперёд и мягко заглянула в глаза сестры. – Габриэль, если будет тяжело, ты можешь обращаться к любому из нас. Мы поможем.
«Я потрачу все си-... всю жизнь, чтобы помочь тебе».
Габриэль опустила взгляд, когда её сознание затопило розовой краской. В груди болезненно кольнуло.
– Спасибо, – через силу пробормотала она, должно быть, впервые в своей жизни. Габриэль ни за что не попросит помощи у них.
Занятия, нацеленные на то, чтобы подготовить её к должности Каге, стали новым видом пыток. Изощрённым и крайне жестоким. От постоянного письма рука болела, голос пропадал из-за непривычно длинных ответов и монологов, которых ей приходилось учить наизусть.
«Отец был бы в восторге», – с сарказмом думала она, когда сил на работу совсем не оставалось, а ночные медитации переставали помогать.
Суна до сих пор оплакивала смерть Четвёртого Казекаге, что казалось удивительным. Хотя родитель из него был никудышный, с ролью правителя он справлялся на отлично. Габриэль не могла осознать это в полной мере и заставить себя воспринимать его в качестве примера для подражания.
Еë мирок всегда представлял собой чёрно-белый монохром. Эдакая шахматная доска, где Габриэль – всего лишь фигура в руках отца. Пешка, которая должна была принести королю победу, но вместо этого поставила королевство под угрозу одним своим существованием.
Габриэль было шесть. И в черно-белом мире её окружали одни безликие, размытые фигуры, сливающиеся в одно большое белое, слепящее глаза и ужасно раздражающее пятно. Посреди белого холста она одна – чёрная клякса, грязная и уродливая – поскорее бы стереть.
«Не слушай всякий вздор, – говорил Яшамару. – Твоя мать любила тебя, Габриэль. И я тоже тебя люблю».
Дядя – единственный человек, чьи очертания были четкими. Чьи слова она слушала. Единственный, кто заботился о ней.
В конце концов он размазался кровавыми ошметками на этом полотне и был закинут подальше, в кладовую подсознания, чтобы больше не мозолили глаза солёные слезы.
Габриэль осталась одна. В своём чёрно-белом монохроме.
Иногда, читая исторические справки в вечерние часы, когда текст расплывался у неё перед глазами и приходилось возвращаться к началу, её мысли устремлялись к зеленым листьям на деревьях Конохи. И такого же цвета глазам с изумрудными вкраплениями.
Саэки Харуно был слишком ярким даже по меркам цветного мира. Габриэль ни разу не видела цветение сакуры вживую, но при виде него казалось, что более наглядного пособия не найти.
Слишком... цветочным Саэки выглядел со своими перламутрово-розовыми волосами.
Габриэль засматривалась на него с придыханием еще до того, как он впервые заговорил с ней: его эмоциональные реакции были возмутительны и не могли не привлекать внимание.
Саэки говорил вещи настолько бредовые, что Габриэль сомневалась в его адекватности, а ведь обычно именно ей доставалась роль невменяемого человека. Он смотрел на неё тепло, но не снисходительно, не свысока, как на какую-то красивую куклу, в сущности ничего собой не представляющую. Относился к ней мягко не потому, что считал её слабее себя. Невзначай делал обескураживающие комплименты, звучащие так естественно, словно он знал её уже тысячу лет.
Глупый. Не сбежал от неё. Не отступил, когда демон показал себя. Не проклинал.
Глупый. Зачем он подставил себя под удар? Почему не умолял о пощаде?
«Габи, я помогу, обещаю».
Глупый. Как он собирался помочь, когда от смерти его не отделяло ровным счётом ничего?
Хотя нет.
Кое-что отделяло.