— Здесь должно быть достаточно, чтобы продержаться, пока я не смогу прислать еще.
Я прижимаю пальцы к спине Дарьи, пока она держит пачку денег и маленькую корзинку с хлебом, которые я вложила ей в ладони.
Она фыркает, отражающий блеск ее глаз сверкает в тусклом свете свечей на маленькой кухне.
— Спасибо, Сара(Сара Б. — прототип Сараби, жены Муфасы). Я не могу… — её шепот обрывается, когда звук снаружи комнаты прорезает воздух.
Мое сердце сжимается в груди, и я втягиваю воздух, переводя взгляд на затемненный коридор, надеясь, что это не ребенок, бродящий все своей кровати.
Никто не должен знать, что я здесь.
— Я должна идти, — говорю я, убирая руки и поднимая капюшон. — Я постараюсь связаться с тобой, когда смогу; убедиться, что все в безопасности.
Дарья качает головой.
— Вы уже так много сделали.
— Пожалуйста, — насмехаюсь я. — Я едва ли сделала достаточно.
Часы звонят, и я замечаю время. Скоро солнце прижмется к горизонту, и его свет начнёт омывать землю, стирая темноту, а вместе с ней и мое укрытие.
— Мне нужно бежать, — повторяю я тихим тоном, протягивая руку, чтобы обнять ее. Мой желудок подпрыгивает, когда ее руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая. — Не забывай меня, Дарья.
— Никогда, — она смеется, хотя это пустой звук.
Отстранившись, я иду к двери со стороны кухни, моя рука обхватывает прохладную латунную ручку.
— Береги себя, моя королева, — шепчет Дарья мне в спину.
Мое сердце замирает.
— Ничья я не королева. Я лишь та, кто сожжет корону.
2. Тристан
— Tристан!
Детский голос разносится по двору, и я поднимаю взгляд со своего места, где я прислоняюсь к стволу плакучей ивы, уголь лежит на моих ладонях, а скетчбук раскрыт на моих коленях. Я вытираю кончики пальцев о штанину, вскидываю голову, чтобы убрать пряди волос с лица.
Маленький мальчик прискакал, остановившись передо мной, его одежда свободная и грязная, как будто он весь день бегал по тайным подземным ходам.
По тем, которые я ему показал.
— Привет, Маленький Лев, — говорю я, веселье на цыпочках пробирается сквозь мои внутренности.
Его лицо расплывается в ухмылке, янтарные глаза сверкают, блеск пота заставляет его светло-коричневую кожу блестеть.
— Привет. Что ты делаешь? — он смотрит вниз на мои колени.
Я выпрямляюсь, закрывая книгу.
— Рисую.
— Для твоих рук? — он кивает в сторону моих татуировок, скрытых под туникой с длинными рукавами, темные чернила проглядывают сквозь кремовую ткань.
Уголок моих губ приподнимается.
— Возможно.
— Мама говорит, что они делают тебя позором, — он понижает голос и наклоняется так близко, что его нос почти касается моего предплечья.
Меня охватывает отвращение от того, что горничная считает, что имеет право произносить мое имя.
Я наклоняю голову.
— И что думаешь ты?
— Я? — он выпрямляется, его зубы впиваются в нижнюю губу.
— Ты можешь сказать мне, — я наклоняюсь вперед. — Я очень хорошо умею хранить секреты.
Его глаза сверкают.
— Думаю, я тоже хочу такие.
Я вздергиваю бровь.
— Только самые храбрые львята могут носить их.
— Я храбрый, — его грудь вздымается.