– Клянусь матерью! Теперь мне веришь?
Белицкая кивнула.
– Тогда пойдём ко мне пить шампанское, – сказал Николай.
– Принеси его лучше сюда.
Сиренин тяжело вздохнул, открыл дверь санузла и вышел вместе с Белицкой в коридор.
Олеся направилась в зал, а Николай – домой, за шипучим напитком.
Спустя десять минут откупоренная бутылка шампанского уже стояла в зале на табуретке, рядом с тарелкой, на которой лежали кусочки хурмы, и зеленоватыми рюмками, наполненными пенящейся жидкостью.
– С Рождеством вас! – произнесла Белицкая. И трижды поцеловала каждого из присутствующих.
Николая она захотела поцеловать четвёртый раз – в губы. Но тот не согласился.
– Меня никто никогда не целовал в губы.
– А ты попробуй, – посоветовала Олеся. – Может, понравится.
– Нет, не хочу.
– Ну, дело твоё.
Они выпили.
Белицкая включила мобильник, нашла какую-то попсовую песню и стала танцевать, виляя бёдрами и стреляя глазками в Сиренина.
Когда музыка закончилась, она нашла другую песню и пригласила танцевать тётю Лизу.
– Пусть лучше Коля с тобой потанцует, – предложила та.
– Я не умею, – отказался Николай.
Олеся и тётя Лиза закружились по залу. Первая выглядела очень сексуально, а на вторую было противно смотреть, поскольку лицо её прорезала кривая, беззубая улыбка.
Белицкая села рядом с Сирениным.
– Ты своими танцами любого мужчину можешь соблазнить, – шепнул Олесе Николай.
– Даже тебя? – улыбнулась Белицкая.
– Меня – в первую очередь.
Олеся включила музыку и снова завертелась в танце.
Николай не мог оторвать от неё взгляда.
Заметив это, Белицкая взмахом руки велела Сиренину встать.
Тот поднялся с дивана.
Стоять, точно памятник, было неудобно, и Николай начал ходить вокруг танцующей Олеси, словно ребёнок – вокруг новогодней ёлки.