— Да не бойся ты так, я тебе ничего не сделаю. Не на диване же тебе спать, пока не восстановишься, — он чуть улыбнулся, чтобы хоть немного подбодрить, — где и что болит? Переломы есть?
— Мм, нет, просто синяки, ссадины на локтях и губа рассечена, — отмахнулась, но монстр лишь нахмурился, недовольно ворча, что походило на какое-то низкое драконье курлыканье.
— Ну что за дела, ну как можно такую беззащитную… — начал бормотать, поднимаясь и потягивая полотна крыльев поочередно, устремляясь к небольшому комоду у входа, откуда начал вынимать упаковки и тюбики каких-то лекарств и мазей. Затем, вспомнив что-то, с ворчанием вышел, а вернулся уже с тарелкой, поставив ту перед тобой, наполненную ломтиками аккуратно порезанных фруктов. Сам устроился рядом, чуть ткнув пальцем в твое плечо.
— Давай, пока поешь, а я все обработаю, — он протянул руку ладонью вверх, показывая, чтобы ты дала ему свою. Но ты сперва завороженно посмотрела на линии полупрозрачных, синих жил на его руке и мизинце и только потом свою руку вложила в его, смущаясь от того, что фактически погладила.
— Спасибо, Бастиан, — удручённо ответила, — я не хочу навязываться Вам. Отчим убьет меня, если узнает, — ты почти живьём представила гнев своего единственного родственника и невольно мурашки пробежали по спине, а в носу противно защипало от отчаяния.
Словно загнанный зверёк.
— Во-первых, давай уже теперь на “ты”, раз такое дело. А во-вторых, я тебя к нему не отпущу, утёнок, — ответил монстр, с трудом удерживаясь, чтобы не добавить, что сам убьет этого ублюдка, посмевшего избивать неспособную дать сдачи падчерицу, что ничем не заслужила такого к себе отношения, — ни о чем не думай и просто отдохни. Я конечно тот ещё брюзга, но не против твоей компании, мелочь, — крылатый монстр бережно промакивал ссадины на твоих руках ваткой антисептика, а затем заклеил перевязочным пластырем, каждое касание оставляя смутным чувством давно позабытой ласки. Ты неуверенно принялась есть, вздыхая от того, как это было вкусно, пусть и щипало соком небольшое рассечение на губах. Тропических фруктов ты не ела, наверное, со времён, когда мама ещё была жива, и это сладкое чувство на языке почти возвращало в детство. Невольно взгляд упал на зеркало над комодом, что отражало в себе блеск бликов аквариумной лампы, видневшейся в гостиной, как и бока крупных серебристых рыб в чистой воде и каменистом оформлении.
— Это барбусы{?}[Ба́рбусы – лучеперые рыбки из семейства Карповые.]? — спросила ты с интересом, указав в направлении гостиной. Аквариумистика была твоей давней мечтой, неисполнимой, отчего ты частенько любила посещать океанариум или даже просто зоомагазин, чтобы полюбоваться на подводных обитателей, о которых знала немало интересного.
— Хммм? А, да… Любишь рыбок? — Бастиан уже заканчивал со второй твоей рукой, бережно заклеивая чистые ранки, которые едва заметно пощипывало от антисептика.
— Да, очень. Много про них читала в былые времена, да и мама многое о них рассказывала, — поделилась с ним, доев кусочек спелого апельсина, чей сок приятно холодил горло.
— Покажи синяки, намазать надо, — скомандовал деловито, чуть дернув крыльями, и ты не стала перечить, осторожно задрав джемпер до груди, оголяя огромные пятна посиневших до темно-лилового ребер, — ебаный~ ты… Кхм… Черт, (Твоё имя), — монстр даже растерялся, увидев такой кошмар на нежной коже.
— Это выглядит куда хуже, чем ощущается, — попыталась оправдаться, отводя взгляд к окнам, где пейзаж стремительно чернел вуалью ночи, опущенной на изгибы холмов, ощущая, что кожи коснулось тепло чужих рук с комком мягкой мази, отчего ты вздрогнула.
— Тшшш, все хорошо, — успокоил монстр, начав очень осторожно, круговыми движениями накладывать мазь на гематомы, глядя в твои глаза, когда ты все же повернулась, цепляясь за его взгляд. Смотрела и понимала, что без него погибла бы намного раньше, ведь Тиан был чем-то таким, что своей уверенностью теперь стал опорой взамен той, что в самой тебе давно надломилась с жалобным треском. И его руки на твоей талии своей лаской словно задевали струны глубоко внутри, играли на них мелодию едва различимой нежности, от которой замирала душа. И приходило отчего-то понимание, шальная мысль о том, что ни один учитель не поступил бы так, как он…
Ему было не все равно по другой причине.