− Девять − не стоило меня так гневить.
Брюнетка обвела глазами территорию. На противоположной стороне участка стоял домик для обслуги. Гувернанток она отпустила, они вернутся лишь под утро, но садовник должен быть там. Реджина затарабанила руками в дверь:
− Кто-нибудь! Помогите! На помощь!
Послышались неспешные шаги, но девушка даже обрадоваться не успела, когда услышала прямо у себя над ухом:
− Десять − о спасении будешь грезить.
Глухой удар по голове − и тьма.
Айви принесла чай и Реджина замолчала в середине рассказа. Медсестра вопросительно посмотрела на врача, но Локсли лишь покачал головой и кивнул ей на дверь, намекая, что ей бы лучше зайти позже. Девушка кивнула и, бросив на Реджину последний обеспокоенный взгляд, вышла из палаты.
− Я не хочу пить. − Реджина бросила на чашку с чаем усталый взгляд, − там успокоительное?
− Нет, самый обыкновенный черный чай, − Робин сделал небольшой глоток из своей чашки, − а нет, Айви заварила чай с бергамотом.
− Что ж вы сразу не сказали! − Миллс грустно усмехнулась и потянулась за чашкой. Доктор осторожно вложил ей в руки чай и, поймав ее взгляд, вопросительно на нее посмотрел: «готова продолжать дальше?». Реджина, будто без слов поняла его:
− На чем я остановилась?
Очнулась она в самом аду. Спину обожгла ледяная полированная поверхность. Кто-то навалился на нее всем телом и, очевидно вжимал в обеденный стол, то опускаясь, то приподнимаясь. В ушах набатом звучал отвратительный шлёпающий звук и влажное чмокание. Реджина постаралась разлепить непослушные веки, но ей удалось это только раза с третьего. К тому моменту она уже поняла, что ее насилуют, но тело отказывалось как-либо реагировать. Язык лежал во рту вялой массой, ни руки, ни ноги не шевелились.
− Очнулась! − раздалось где-то сбоку, − заканчивай, моя очередь.
− Зачем ты ей так много вколол? Она же никакая. Будто труп трахаешь.
− Но пластичная, как пластилин. Смотри. Кто-то поднял ее и перевернул на живот.
− Хочешь вот так, − резкий толчок и сильная боль пронзила низ живота, чья-то рука больно сжала грудь и скрутила сосок − хочешь, можно и вот так, − еще один вошел в нее сзади. Боль была такая невыносимая, что из глаз брызнули слезы. Реджина почувствовала как кто-то грубо сжал её лицо, заставляя открыть рот, и в следующую секунду она чуть не задохнулась от того, что кто-то вонзился ей в рот по самое горло. В нос ударил отвратительный запах - смесь пота мочи и спермы.
− Ой, Леопольд, что ж ты не предупредил, что девочка сзади чиста, как ангел.
Кровь тонкими струйкам стекала по ее бедрам. То ли паралитик так на не действовал, то ли боль была настолько сильной, что Реджина часто теряла сознание. Наверное, это помогло ей пережить остаток ночи.
Леопольд проиграл ее в карты и расплатился с друзьями. Кинул стервятникам, как кусок мяса. Реджина изредка слышала его голос. Некоторое время он просто наблюдал со стороны за тем, как его коллеги по очереди трахают ее на столе, а затем просто развернулся и ушел, когда стая голодных мужчин разом накинулась на нее одну. Пожелал приятного аппетита! Он оставил ее им на растерзание без малейшего зазрения совести.
Реджина перестала понимать кто над ней стоит, лица смазались в одну общую серую массу. Один спереди, два сзади. Поменялись местами. Двое сразу. Трое. Остальные сами ублажают себя, поглядывая на раскрывшуюся перед ними картину. Все это происходило уже утром. И на ее крик не пришла ни одна живая душа: ни садовник, на пьянство которого она закрывала глаза, ни горничные, которых она спасла от той же участи прошлой ночью. На ее теле не осталось живого места, когда гости, наконец, разошлись по домам и бросили ее истекать кровью на обеденном столе. Она там пролежала целый день, как никому ненужная поломанная кукла и лишь к вечеру Леопольд решил проверить жива ли она. А когда обнаружил, что она еще дышит, гордо объявил о разводе, ведь «иметь такую жену ниже его достоинства».
Реджина опять затряслась, проливая чай на покрывало. Робин накрыл ее руки своими, унимая дрожь.
− Я не знаю откуда у меня взялись силы. Буквально пару минут назад, я готова была лечь в могилу, а через секунду, я ломаю мужу шею, да так легко, как зубочистку двумя пальцами. Хрусть − и нет человека. Большего удовольствия я никогда в жизни не испытывала. А дальше крики, кровь − мертвый садовник, удар − мертвая горничная. И огонь, такой горячий и беспощадный, но такой необходимый. И ярость, пожирающая все вокруг.