Куда мы ехали – один черт, я даже не спрашивала, просто втиснулась в угол на заднем сидении и смотрела в окно. Как бегут огни. Проносятся домики. Красивые милые домики.
На сидении рядом лежал бумажный пакет, в нем – одежда. И как, простите, переодеться в таком крохотном салоне? Это не седан, чтобы изворачиваться здесь во всех позах. Понятное дело, что в тюремной робе засветиться при неожиданном свидетеле или полиции хотелось меньше всего.
Я взяла футболку. Одно прикосновение к мягкой ткани уже говорило о ее стоимости, не говоря уже о бренде. Такая вещь стоила, как месяц аренды моей крохотной квартиры.
Квартиры… аренда… твою мать! Моя квартира! Мои вещи!
– О боги… – зашипела я сквозь зубы.
Да, я помнила, что в моей маленькой берлоге осталось много полезных вещей, а также заначка, о которой мое сердце кровью обливалось. В тюрьме я вообще не вспоминала об этом, но сейчас… И что мне делать? Теперь идти некуда, совсем.
От нахлынувшего уныния я едва не сползла вниз с кресла. Да и было б куда сползать!
Честно говоря, дальнейшие несколько часов до утра прошли как в тумане. Меня привезли, словно груз, в какой-то коттедж, показали спальню и душ, велели привести себя в порядок и ушли, едва не хлопнув дверью. Усталость брала верх, но я все же залезла в душ и когда сбросила с себя грязное тряпье, зависла на долгие минуты.
Никого рядом. Нет запаха плесени. Лежат чистые белые полотенца, какие-то баночки и пакетики – шампунь, кондиционер, мыло. Три месяца я сдирала грязь с кожи жесткой мочалкой и мылом, им же пенила остриженные волосы. Слишком яркий контраст. Слишком… просто слишком.
Слишком теплая вода, слишком фруктовый запах шампуня, слишком мягкий матрас, слишком чистая одежда…
Слишком тихо для того, чтобы спрятать судорожные всхлипы.
Я ожидала, что месье притащится едва ли не в предрассветный час. Но в доме находилась пара странных мужиков, охранников, которым, вероятно, велели стрелять в меня, если предприму попытку к бегству. Так что целый день я изучала комнаты, как любопытный енот, заглядывала в шкафы, объелась пиццы – в холодильнике оказалось пусто, один из церберов привез еду. К вечеру я и пришла в себя, если так можно выразиться. Во всяком случае, у меня хватило ума сменить махровый халат на джинсы и рубашку.
К вечеру, когда стемнело, к коттеджу подъехала машина. Даже не слыша голосов, уже поняла по реакции охранников, что месье богатей пришел за своей долей.
Спесь утренней легкости как ветром сдуло.
Первое – улыбка. Его улыбка могла бы свести любого с ума, даже меня, не окажись мы при столь дрянных обстоятельствах. Но от этого образа Казановы разило приторной пудрой, которая так и сыпалась мне на мозг. Так что встречала хозяина положения я хмурым взглядом, сидя за обеденным столом, как царь над политической картой мира.
– Вижу, ты уже пришла в себя? – По-хозяйски сбросив куртку на спинку стула, Рэйф остановился по другую сторону стола.
– Из одной тюрьмы в другую.
Моей мрачности мужчина лишь усмехнулся. Хотя, еще парень, какой мужчина?!
– Не обессудь, я должен быть уверен, что ты выполнишь свою часть сделки.
Не стоило напоминать лишний раз о затее, которая пахла не просто жареным, а горькими углями. Мне это не нравилось, да, с самого начала не нравилось, но цена, которую мне предложили за беспрекословное выполнение работы, оказалась невероятно заманчивой. Но выбравшись из-за решетки, я освободилась и от оков безрассудства.
– Зачем тебе нужен алмаз?
– Мне казалось, мы обсудили это. Без вопросов.
– Сейчас стоит вопрос о моей жизни, – жестко подчеркнула я. – Гонсалес наверняка будет ждать меня, он не поверит в мою смерть, уж точно не при столь неожиданных обстоятельствах.
– Гонсалес ни о чем не будет подозревать, это я могу тебе гарантировать.
– С чего вдруг такая уверенность?
Я не понимала его логики. Пусть моя жизнь для него ничто, однако стоило просчитать каждый момент, чтобы свести риск к минимуму. Итальянец продолжал бы беззаботно хорохориться о своем сокровище только при условии, что его собачки в тюрьме лично распотрошили бы меня. Но этого не произошло, так с чего такая уверенность?