Но вдруг она посылает молнию не в него, а в Катару. Она вмешивает в его идеальную фантазию чуждый элемент, и Зуко в ярости встает на защиту. Нет, моя! Вся твоя сила моя и ничья больше! Сегодня он не может проиграть!
Но что-то идет не так. Молния жалит его тело не так как было с Озаем. Боль, боль, боль! Будь ты проклята, Азула!
Катара лечит его, Азула изрыгает огонь, закованная в цепи.
Чертова Катара, чертова Азула, что так и осталась непобежденной им.
Несколько лет спустя целитель в сумасшедшем доме подобострастно склоняется перед ним и бормочет что-то невнятное.
— Сонное зелье, мой лорд, при длительном применении крайне опасно…
— Как и моя сестра, — отрезает Зуко, мельком глянув в окошко палаты. Затянутая в смирительную рубашку, босая и растрепанная, Азула спит на кровати.
— Нужно провести курс реабилитации, и тогда, возможно…
— Я не стану рисковать жизнями ради призрачного шанса, — холодно отрезает Хозяин Огня. — Продолжайте колоть ей препарат.
— Но мой лорд…
— Это все. Сегодня я сделаю ей укол сам.
Целитель сгибается в поклоне и отдает ему поднос со шприцем, перекисью и несколькими ватными тампонами. Шприц наполнен темно-зеленой жидкость на девять крохотных отметок. Девять.
Зуко заходит в палату и запирает за собой дверь. Снаружи закрывается окошечко, поворачивается ключ в замке, оставляя его наедине с пациенткой.
Одна из прекрасных черт вышколенных слуг и чиновников Страны Огня — молчание. Они будут молчать обо всем, что может скомпрометировать Хозяина Огня или бросить тень на его семью. Они будут молчать о том, что «Миротворец Зуко» держит неугодную сестрицу под зельями, делающими ее похожей то на овощ, то на сумасшедшую. Они будут молчать о том, что иногда он приходит и запирается в ее палате со шприцем, наполненным сонным зельем. Они будут молчать и обо всем остальном. Будут, если хотят сохранить головы. Зуко гораздо больше похож на своего отца, чем ему казалось в детстве. А Азула… кажется, повзрослев, она растеряла всю стать Азулона и все больше походит на слабую, женственную Урсу.
— А-зу-ла! — нежно зовет Зуко, подходя к постели. Он ставит поднос со шприцем на тумбочку и садится рядом с ее босыми ногами.
Ступни шершавые на ощупь: это не дворец огня, и никто здесь не заботиться о красоте и ухоженности принцессы. Он даже в бани ее не пускает — это слишком опасно. Однажды он предложил ей мыться под его личным наблюдением, но Азула отказалась, надеясь его задеть. Наивная сестренка. Если он захочет, она будет мыться у него на глазах, слово жалкая рабыня.
Зуко мягко сжимает исхудавшую щиколотку, властно скользит рукой по ноге до колена и останавливается, оглаживая острую косточку.
— Проснись, так неинтересно, — усмехается он, рывком разводит ее ноги. Азула, вздрогнув, просыпается.
Только этот еще полусонный неосознанный страх у него и получается вытянуть. Как только Азула просыпается, по ее лицу ползет наглая ухмылка.
— А, Зузу. Соскучился? — она говорит нагло и презрительно, но Зуко улыбается. Ах, эта бравада. Она заводит его сильнее, чем самые изысканные ласки лучших куртизанок. Сильнее, чем любовь и нежность его жены. Сильнее, чем что бы то ни было.
— О, да… — шепчет он и властно притягивает ее к себе, держа за щиколотки. В смирительной рубашке Азула похожа на куколку насекомого. Спеленутая, словно младенец, и такая же беспомощная.
— Зуко, сколько же ты будешь таскаться ко мне, словно нищий к проститутке? Тебе еще не надоело?
— Пока нет… — он подтягивает ее тонкую ножку себе на плечо и горячо целует косточку на щиколотке. Азула, самая лучшая… самая жалкая… Зуко счастливо улыбается. — Тебе ведь нравится, милая. Разве я могу оставить тебя совсем одну? — глумится он с наслаждением.
— Ты грязный извращенец, Зуко. — с улыбкой, почти напевно говорит Азула.
— Разве это плохо — любить свою сестру? — Зуко, усмехнувшись, тянется рукой к ее промежности, скрытой шароварами. Азула в ярости пинает его ногой в грудь. Пытается обжечь его магией, но она слабая, истощенная и связанная, а он на пике сил.
Одним движением Зуко переворачивает ее на живот, придавливает к койке и утыкает лицом в подушку.