Гермиона отчаянно вскрикнула: её уже снова затягивало в воронку, как и тогда.
— Не отпускай меня!.. — её голос раздавался здесь и будто бы во всех мирах одновременно. — Не отпускай! Слышишь?!
Люциус сделал последний шаг и порывисто обнял её. Но опоздал. И вместо Гермионы ухватил только пустоту.
Он развёл руки. В раскрытых ладонях дрожали тёплые солнечные зайчики, что она наколдовала ему на прощание. Всё, что от неё осталось.
Люциус знал, что справится с этим. Точно знал. Но сердце вдруг заболело так, будто его раскололо надвое заклинанием Секо.
«Это всего лишь интрижка… Интрижка. Сколько их было! А сколько будет? Я ведь не в том возрасте, чтобы…»
Но это не помогало. Сердце билось о рёбра, требовало выхода своему негодованию, просило чего-то невозможного, забытого, покрытого пылью и паутиной. Да так, что становилось трудно дышать.
Люциус быстрым движением ослабил галстук и бегло расстегнул воротник сорочки. Не помогло.
«Она. Всё дело в ней. В её искренности, будь она неладна…»
Малфой хаотично открыл верхний ящик стола и тут же с грохотом зло втолкнул его обратно.
Опустошённость снова накрывала медленно и неотвратимо. Будто и не было этих нескольких дней, наполненных смехом, теплом и… любовью…
«Будто и не оживал…»
Даже круглая клетка, в которой жил совёнок, пустовала. Гермиона забрала с собой всё.
Бросив взгляд на столешницу, Люциус приметил свёрнутую записку.
Поверх значилось: «Гермионе Малфой».
Он торопливо развернул клочок бумаги. Там была только одна фраза.
«Каждый имеет право на ошибку».
* * *
Сначала прошло неприятное удушье, и Гермиона схватилась за горло, растирая его. Разноцветные пятна не сразу перестали мельтешить перед глазами, вызывая тошноту и дезориентацию в пространстве. Наконец, они закончили хаотично плавать и замерли в одном положении. А потом будто кто-то навёл резкость в волшебном бинокуляре.
Комната была ровно той же, что она только что покинула. За исключением одного: на тумбочке серел тонкий слой пыли, а под потолком, у самой лепнины покачивались тенёта. Это значило, что здесь давно никто не жил.
«Ведь это совсем другой мир…»
В носу защипало. Гермиона, судорожно вздохнула и сосчитала до десяти, чтобы не дать волю слезам. Потом убрала медальон в карман и крепче сжала палочку. Чтобы выбраться из этого дома без скандала, придётся постараться.
Она дошла до порога, но дверь вдруг распахнулась, да так резко, словно на мгновение ведьма вернулась назад, в иную реальность. Гермиона застыла от сильного чувства дежа-вю, которое до боли сжало сердце.
На пороге, сжимая в руках свою верную трость, стоял Люциус Малфой. В зелёном велюровом пиджаке, из-под которого виднелся белоснежный воротник крахмальной рубашки. Едва взгляд хозяина мэнора остановился на ней, тонкие ноздри хищно раздулись, а серые глаза угрожающе сузились.
Гермионе с трудом удалось совладать с собой. Она откашлялась и внятно произнесла:
— Доброе утро, мистер Малфой!
Он ничего не сказал в ответ. Но сложно было не заметить, как дёрнулась бледная щека, а пальцы, сжимающие трость, побелели от напряжения.