Я задыхаюсь, когда он душит. Когда прижимает спиной себе, заставляя прогибаться. Когда у меня нет на это сил. Когда это больно. Когда это неправильно.
Я не плачу. Не кричу. Кряхчу. Давлюсь слюной. И разрываюсь вместе с тем местом, которое он наполняет собой. Почти кричу. Не стону, как он просит. Я так не умею. Но я разрываюсь. Сердцем. Криками. И ему нравится. Он кончает. И начинает снова.
А я хочу упасть. Хочу отключиться. Но он не даёт. Приводит ударами в чувства. Делает какие-то запросы. И сыплет мне. А я задыхаюсь. Он следит. Отвешивает, когда надо, и говорит, когда надо.
Под конец он уже не держит. Не прогибает в спине. Я дрожу на коленях, когда он тянет. Снова заходит от конца до основания. Толчком. Чтобы я выл. И ныл. Чтобы я просил… или нет. Я пытался взять себя в руки. Но как только брал, тут же отпускал. Не мог удержать их. Не мог удержать себя. А он… ебал меня от души.
Потому что я ничего не могу. Уже не могу.
========== 2. Семён ==========
Это было очень удобное, а самое главное, щедрое предложение. Права отказываться я не имел. То есть имел, но кто бы стал, когда к нему относятся настолько снисходительно и доверительно, словно к родственнику, которому не жалко уступить цену?
Не совсем уступить, сколько предложить дополнительный заработок, часть которого пойдёт на оплату квартиры, а вторая – на собственные расходы, без надобности устраиваться другую «работу».
Год назад я искал квартиру: поближе к университету, с разумной оплатой, желательно, без жильцов. Чего-то сверхчеловеческого я не хотел, но поиски лишали сил быстрее, чем я представлял: условия не соответствовали действительности, арендующие рассказывали, что у арендодателей проблемы с головой, могут заявиться, не предупреждая, и начать шарить по личным вещам, проблемы с соседями, проблемы с сантехникой, попадались даже такие, которые хотели втянуть в какие-то махинации и аферы – в них уж попадать я точно не хотел. Мне это противопоказано.
И счастливый случай представился тогда, когда я был готов повесить руки. Прекрасные условия, документация, никакого нарушения закона, только вот цена была выше ожидаемого, поэтому я решился спросить, можно ли найти соседа.
— Соседа?
— Да. Чтобы оплату делить пополам. То есть я понимаю, что цену, которую вы предлагаете, разумная и достаточно низкая, но… при моих средствах я буду скорее выживать, чем жить, – этого не хотелось бы.
У мужчины был тяжёлый взгляд, поэтому в глаза ему я почти никогда не смотрел. Или в лицо. Оно было строгим, вечно задумчивым, что-то взвешивающим, и по нему нельзя было сказать, что он испытывает – недовольство или спокойствие.
— Сколько тебе?
— Двадцать.
Вопрос напряг. Разве я не говорил? Я не выгляжу достаточно дееспособным? Честным? Или… это просто видно по мне? Показалось, что меня отправят куда подальше, и я снова буду бороться с течением, чтобы не остаться на улице в чужом городе.
— А что-то не так? — тихо спросил я. Не был уверен, что могу спросить. Не знал, сделаю хуже или… ничего не сделаю.
— Я думаю, мы бы могли решить этот вопрос и без соседа.
На его лице появилась улыбка, но тогда я подумал, что лучше бы его лицо осталось строгим, а взгляд тяжёлым.