Кирилл не двигается. Только тогда я замечаю, что он прижимает руки к груди.
— Не, — давит он, а я перебиваю:
— Я всё-таки включу.
В такие моменты сложно разобраться, почему я действую именно так. Я же не хочу в это ввязываться, хочу быть как можно дальше, но делаю всё для того, чтобы хоть как-то помочь Кириллу.
Сам не понимаю, почему так делаю.
Свет загорается, а Кирилл вжимается в пространство между кроватью и стенкой.
— Что случилось? — на серьёзных щах спрашиваю, будто не знаю.
Но на самом деле я не знаю, что случилось в мелочах. И рад этому.
Кирилл еле цепляется за руку пальцами. Мне ничего не стоит силой развернуть его к себе, но я только подхожу и говорю:
— Кирилл. Я не смогу помочь, если не узнаю.
Кирилл только жмётся сильнее, и я наконец-то вижу рядом с подушкой пластыри. На полу валяется коробка, перекись и бинт.
Кажется, он запомнил, что я говорил. Но именно этому я не рад.
— Кирилл, — снова повторяю и трогаю его за плечо.
Он вздрагивает. Лица не видно, но телом напряжён.
Не хочет, чтобы я лез. Я могу уйти. Всё. Смысла здесь быть больше нет. Сам Кирилл мне это показывает, но я упёрто стою на своём:
— Ладно, если тебя всё устраивает. — Я убираю руку. — Ты ел?
Кирилл поднимает голову. Смотрит на меня. Глаза красные. Ресницы мокрые и слипшиеся.
— Нет, — у него даже получается проговорить «т» на конце.
Мне не нравится, что с ним происходит сейчас.
Закономерно неправильно.
Ему хуже, но он ведёт себя так, будто лучше.
— Хочешь что-нибудь? Я приготовлю.
Кирилл ещё смотрит, не моргает. Отказывается.
— Почему?
Снова утыкается в стену. Он не сможет сказать. Даже если у него есть ответ, он потребует слишком много слов. Или таких слов, которые мне не скажешь.
Например, теперь я могу сам. А понятно, что сам он не может.
— Это из-за?.. — я не пытаюсь разобраться. — Извини, — говорю и хватаю за руку.
Конечно, ему не хватает сил, чтобы сопротивляться. Я поворачиваю его к себе и отвожу руку. Он не успевает прикрыться. И я вижу. Красный смятый бинт. Пластыри на соске, и тоже красные. И слышу его жалкие всхлипы:
— Боль… не н… — он проглатывал все звуки.
Я не знаю, как лучше: когда он ничего не показывает и ничего не чувствует, или показывает всё и чувства в первую очередь. Не знаю, потому что я подключаюсь к нему и чувствую то же самое. Сейчас я не хочу ничего чувствовать, я почти ощущаю безразличие, но это только потому что внутри издирает, органы разрывает. Нужно как-то держаться.
Кирилл не плакал, только лепетал буквы и судорожно дышал грудью. Его рёбра поднимались и опускались, кожа натягивалась и растягивала жёлтые и фиолетовые синяки. Когда он замолчал, я похлопал его по плечу и взял бинт с перекисью.
На правой руке ниже запястья было три раны. Мелкие, похоже, сделанные ножницами. Перерезал сбоку. Я обработал их и перевязал. Под пластырями кровь растеклась и запеклась. Я прикладывал смоченный бинт, немного ждал, потом аккуратно стирал. Брал чистый бинт, снова смачивал, прикладывал и вытирал. Он отрезал ему сосок.
С виду рана небольшая, может, даже быстро заживёт, только ни одна подобная мысль не унимала дрожащие руки.
========== 7. Кирилл ==========