— Но за союз Италии и Турции отвечает Пётр, и он всегда был против живых незаконных перевозок, — да, отец говорил о подобных махинациях. — Доступ к Босфору закрыт. Незаконное передвижение такого масштаба по сухопутным путям Европы проблематично, слишком много задействовано стран, — посол тяжело вздыхает, — Мы не можем конфликтовать с ним. Это опасно.
— Вы не можете, а я могу, — начинает сердиться директор, — и вообще, к чему этот фарс с моим нахождением здесь? То же самое мы могли бы обсудить без лишних глаз у меня в кабинете.
— Вас начинают подозревать, это тоже опасно, — а вот это интересно. Получается, что в штабе крыса, или как минимум кто-то некачественно выполняет задания, раз происходит утечка информации. — Прошу потерпите один единственный вечер.
— Что говорит Турция? Они тоже отказываются помочь?
— Они боятся, — посол усмехается, — слишком много поставок и связей в Италии. В отличие от вторых, у них не так много союзников. Откажи они Петру, он перекроет им воздух. Если же отрицательный ответ дать вам, то для них ничего не убудет. Все же данная контрабанда не так выгодна им, как нам. Однако хорошая новость в том, что они могут просто закрыть глаза, естественно за символичную плату, но если о переправке узнают, все свалится именно на российский бизнес.
— Хорошо, я понял, — кажется, недовольство Очинского отступает. — Пройдемте в основной зал, там сейчас играет арфа, хочу послушать.
Мужчины уходят. Тихо вздохнув, Аделина обратилась к Николаю.
— Du bör gå. Extra hjälp kommer inte att vara överflödigt, — девушка кивает наверх, и помощник удаляется.
Теперь можно выдохнуть. Стоит Лине повернуться в сторону каскада, как она натыкается на острый заинтересованный взгляд. Быть такого не может. Сердце увеличивает темп. В какой раз профессор нарушает порядок плана. И ладно, если бы он был простым дополнением, так нет. Почему он так пристально смотрит? Узнал?
Главное сейчас осторожно уйти от ненужного столкновения. Девушка распрямляет плечи, натягивает самую стервозную улыбку, которую только может, и вместе с тарелкой закусок идёт на балкон. Движение следом не наблюдается. Свежий воздух сейчас, как кстати.
Удивительно, но на балконе нет никого, кроме двух дам преклонного возраста и официанта, что спешит внутрь, а ведь тут очень красиво, и даже есть спуск к саду. Вниз Аделина идти не решается, в любой момент может потребоваться ее помощь. Она подходит к перилам, ставит нетронутую еду и облокачивается. Холодные. На дворе начало зимы, все деревья давно голые, лишь земля кое-где пестрит красками прошедшей осени вперемешку с серым снегом. Изо рта выходит полупрозрачный пар. Солнце какой день скрывается за тучами, благо нет ни дождя, ни снега. Рано темнеет.
Из-за спины доносятся аплодисменты, видимо, начинается сольный концерт арфы. Леди неспешно заходят в зал. Кажется, что теперь она одна. Однако Лина знает, что в четырёх шагах от неё человек. Шаги тяжелые и широкие, значит мужчина, высокий. Скорее всего выше неё на пол головы, при условии, что девушка на каблуках. Кто бы это ни был, он здесь не просто так. Люди Очинского? Значит, вариант бить в горло отпадает, слишком длинный путь, а вот под дых самый раз. Если к ней прикоснуться, значит, нужно действовать, джентельмен не стал бы дотрагиваться до незнакомой девушки. Она выдыхает. Расстояние сокращается. Осталось два шага. Один. Руки сжимаются в кулаки. Ноль. Мужская фигура пристраивается рядом.
Твою ж мать. Снова профессор.
— Прекрасный вечер, не находите? — он также облокачивается, но смотрит на неё.
— Gå ut, — девушка позволяет себе грубость. Все же шведский не такой распространённый язык.
— Как грубо, — да твою же мать. Сердце делает кульбит, лицо искажает улыбка. Таких совпадений не бывает. — Аделина.
Звучит как приговор.
— Du förvirrade mig med någon, — она уже собирается уходить, но ее руку удерживают за предплечье. Несильно, просто, чтобы остановить.
— Нет, не спутал. Что за цирк, — Денис Алексеевич собственной персоны. Цепкий взгляд проходится с ног до головы. Разрез на подоле кокетливо оголяет бедро, грудь тяжело и часто вздымается. Он оценивает? — Аделина, что ты здесь делаешь?
Черт, все плохо. Все очень, очень плохо. Что делать? Такого нет в плане. Была не была. Девушка делает шаг, подходя вплотную. Их тела вот-вот соприкоснуться.
— Не ваше дело, Денис Алексеевич, — кажется, грубые слова — это единственный выход из этой ситуации. Создаст ощущение, что она зазнавшаяся девчонка, что ведёт двойную игру, хотя, это мало чем отличается от правды. — Не мешайте мне работать, — да, пусть думает, что она работает эскортом. Глаза напротив расширяются, но пальцы отпускать не собираются.
— Работать, значит? — усмешка на его лице, — очень интересно. Что ж, проводи меня до зала.
И будто не было разговора до, не было язвительных фраз. Он берет ее за руку и ведёт в направлении дверей.
— Послушайте, — Лина упирается, — оставьте меня в покое! Это что за хамское поведение?
— Хамское поведение — это посылать своего преподавателя при первой же фразе, — и снова его губы растягиваются в улыбке. — Я же прошу сопроводить меня. Это же и есть ваша работа, — он делает акцент на последних двух словах. Губы сжимаются в тонкую линию, в глазах ярость. Такого обращения к себе она не допустит.