Или я не хочу, чтобы это была шутка?
Не знаю, правда, я окончательно запуталась в себе, в нём и вообще во всем мире. Он ведёт себя странно, я, кажется, не лучше. Мы возвращаем дружбу или что мы делаем? Если да, то выйдет ли у нас это сделать? Два года нельзя выбросить из жизни. Нельзя.
Уже подходим к подъезду, когда вдруг в меня на самокате почти въезжает мальчишка лет пяти. Он поворачивает вправо в самый последний момент, но все же падает прямо мне под ноги, а я успеваю только схватить его за руку и спасти голову от удара об бордюр.
— Ты в порядке? — наклоняюсь к малышу, чтобы помочь подняться, и вижу, как к нам бежит его мама. Совсем молодая.
— Максим, ты не ушибся? — спрашивает она, присаживаясь рядом на корточки, и я невольно улыбаюсь. Хоть какой-то Максим валяется у меня в ногах. — Простите, пожалуйста, он только учится ездить, — улыбается мама.
— Да ничего, — говорю и вдруг замираю, когда мальчишка целует меня в щёку, пока я все ещё наклоняюсь к нему. — Ты чего, Максимка?
— Ты красивая очень, — улыбается мальчик, а потом вдруг роется в кармане и достает оттуда игрушку из "Киндера", кажется. — Это тебе. Выходи за меня замуж?
Я хохочу, потому что это максимально мило и настолько же неловко. Мама мальчика улыбается, Макс стоит и смотрит с интересом, а я краснею, словно это и правда настоящее предложение.
Присаживаюсь на корточки, целую Максимку в ответ, сжимаю игрушку в его же кулачке и говорю:
— Прости, малыш, но я слишком взрослая для тебя, а ты для меня ещё маленький. Подари игрушку какой-нибудь девочке в детском садике, она будет очень рада, ведь ты такой классный малыш, — я треплю его по светлым волосам, но вдруг замечаю в его глазах слёзы.
— Но мне ты нравишься, — говорит он, всхлипывая, и тут мама его забирает, прося не обращать внимания, ведь он очень впечатлительный. Благодарит ещё раз за то, что не дали малышу упасть, улыбается и уходит за угол, а я так и стою в ступоре. Ну и что это было?
— Чувствую себя предателем, — говорю тихо, когда заходим с Максом в лифт. — Надеюсь, что мы больше не встретим его, не хочу, чтобы он снова плакал из-за меня, — мне действительно становится грустно, хотя понимаю, что ничего особенного-то и не случилось.
— Ситуация точно как два года назад, — шепчет Макс, но я слышу и вдруг замираю.
А ведь правда…
Только на моем месте был Макс, а на месте маленького Максима — я. Да, мне было не четыре года, и да, там было в принципе всё иначе, но суть та же. Я поступила с малышом так же, как и Макс со мной, потому что у меня не было другого выбора.
Черт возьми…
У него не было другого выбора.
Потому что, блин, мне было пятнадцать. И он узнал о моих чувствах. И как бы он смог дальше дружить со мной, зная, что я его люблю? Мне было бы больнее, уверена. Вот сейчас, на пороге своего совершеннолетия, я понимаю: мне было бы больнее. И проблема только в том, что он узнал о моих чувствах. Если бы не знал, все было бы иначе.
Мы выходим из лифта, а в глазах стоят слёзы. Почему мы не можем отвечать за свои поступки сразу, а не понимать, что накосячил, через пару лет?
Я не знаю, стоит ли заводить разговор о прошлом… В самом деле не знаю. Думаю, что нет. Зачем? Пусть оно и останется в прошлом. Сейчас мы с Максом снова общаемся, и я понимаю его рвение возобновить дружбу: ему тоже было хреново. Поняла это только что, когда увидела слёзы в глазах малыша и от этого у меня лопнуло сердце на части.
Я всегда говорила, что Макс эгоист. А я?.. Точно такая же.
***
Макс
— Ты чего загрустила, малышка? — вижу, что она зависла. Даже в квартиру зашла, когда я потянул ее за руку внутрь. Задумалась о чем-то. Видимо, не стоило говорить ту фразу, как обычно испортил всё. Просто не подумал, а оно как-то машинально вырвалось. Потому что правда ситуация похожа. И Арина поступила точно как я тогда. Она не сказала мальчику, что они поженятся, хотя могла соврать. Не сказала, что дождется, пока он вырастет. Решила оторвать сразу, на живую, зная, что потом будет проще.
Мы одинаковые с ней в этом. Одинаково жестокие. Одинаково эгоистичные.