Тесс вздрогнула, будто ее отец находился в номере вместе с нами. Если бы это было так, то он бы уже валялся с пулей в голове. Я не тратил время на тех уродов, которые били своих жен. С моей точки зрения, мужчина, который поднимал руку на женщину, являлся подлым мудаком. В них было нечто отвратительное. Как может мужчина бить женщину по лицу, смотреть, как та истекает кровью, слушать ее крики, а потом продолжать жить дальше? Я обнаружил, что тоже вздрогнул.
«Я и не знал, что ты такой чувствительный, брат. Может, у тебя и сердце есть, после того как ты прошел через многие годы тьмы», — услышал я слова Кевина.
Тесс продолжила.
— Итак, отец сбежал, и мы прожили несколько чудесных лет с мамой. Она была самой лучшей женщиной на свете. Знаю, как это звучит, но все равно считаю именно так. Мама — самая замечательная женщина, которую я когда-либо встречала. И я бы ни за что на свете не променяла ее на кого-то другого.
Тесс сжала мою ногу так крепко, что ногтями, наверное, проколола джинсовую ткань и коснулась моей кожи — острое ощущение пронзило ногу. Но все равно, я не собирался убирать руку девушки. А наоборот взял ее ладонь, чтобы побудить рассказать, как умерла ее мать.
— Однажды я проснулась от маминого крика. Большинство детей испугались бы, но я не в первый раз просыпалась от ее криков. Подобное случалось и раньше. Ей снились кошмары, ужасные кошмары. Поэтому я не спешила к ней в спальню, зная, что делать в таких случаях: я забиралась к ней в постель, и мама обнимала меня, пока не засыпала. А после и я засыпала рядом с ней.
— Но, когда я пришла в комнату, мама была не одна, а ее простыни оказались испачканы кровью. Потом я заметила окровавленный нож и огромную дыру в ее груди. А отец обернулся, улыбнулся и сказал, что он приехал забрать меня и увезти отсюда. Я не знаю, что в тот момент заставило меня бежать настолько быстро, но я убегала так, что пятки сверкали. Выскочила из дома, понеслась через улицу к дому мистера Бейкера, и стала колотить в его дверь. Он открыл, укутал меня в плед и позвонил в полицию.
Тесс замолчала, вытерла слезы насухо и глубоко вздохнула.
— Была полицейская облава, и, в конце концов, отца поймали.
— А Жарков и Дмитрий? — спросил я, поняв, что попал в сети Тесс. Я хотел заботиться о ней все больше. Но почему-то в тот момент меня это не волновало. — Ты что-то говорила о русских и своей матери.
— Да, — девушка закрыла глаза, сделала вдох и снова открыла их. — Когда русские схватили меня, и Жарков сделал со мной все это, я поймала себя на мысли, что сравнивала: было больнее обнаружить маму мертвой, а отца с окровавленным ножом или быть использованной такой отвратительной свиньей, как Жарков?
— И к чему в итоге пришла?
— Ни к чему, — Тесс покачала головой. — И до сих пор не могу решить. Но самое хреновое, что это заставляет меня чувствовать себя виноватой. Что значат мои страдания по сравнению с болью мамы? По крайней мере, я хотя бы могу страдать. А она больше никогда ничего не почувствует.
Я понимал, что в этот момент от меня требовалась поддержка, но был не в состоянии ее дать. Может, Тесс хотела поцелуев, объятий или нежных прикосновений. Однако для меня это было чуждо. Все, что я мог сделать — разрешить Тесс сжимать мою ногу столько, сколько ей хотелось. Узнав, что она не работала на Жаркова и русских, и не устраивала против меня заговор, я ощутил облегчение. По правде говоря, я чувствовал себя придурком, потому что раньше сомневался в ее рассказе.
— Лиам?
— Да?
— Я знаю, что сейчас, вероятно, неподходящее время, но теперь, когда мы стали любовниками, что это будет значить для нас?
Для меня это был странный вопрос. Я никогда не задумывался о том, что значил секс, если ты связан с человеком отношениями, потому что раньше никогда заранее не узнавал что-либо о женщинах, которых трахал. Не зависал с ними после секса и не хотел узнать их поближе. У такого мужчины, как я, не должно возникать желания любить женщину по-настоящему. Как по мне, женщины необходимы для того, чтобы кончать в них или давать им в рот. Необходимы для шлепков по заднице и жесткого траха.
— Я никогда не думал о том, что секс что-то значит. И, честно говоря, я не хочу об этом размышлять. Секс — это просто секс. Зачем все усложнять?
— Потому что я прошу тебя.