— Решила резать по живому, да? Не говори мне об эгоизме, Джемре, или я взорвусь! — от его спокойствия моментально не осталось и следа.
— Давай, — Джемре тоже вскочила и сделала шаг к нему навстречу, — скажи мне, что думаешь, Карачай! Выскажи все! Сейчас!
— Эгоистка — это ты! Ты забыла обо всём — о Рюзгяре, обо мне, о матери. Ты лежишь целыми днями и плачешь. Да, Джемре, мы потеряли ребёнка. Но надо как-то жить дальше. Ради сына, ради самой себя! Ты не гуляешь с Рюзгяром, не поёшь даже ему! Ты отказываешься от всего, замуровала себя в четырёх стенах! — тыкал он пальцем ей в грудь. — Ты похоронила себя!
— Зато ты ни от чего не отказался! Тебе весело, когда я умираю от тоски! — огрызнулась она.
— Мне совсем не весело, милая, — Дженк горько усмехнулся, но увидев её надменное выражение лица, снова ощетинился. — Я чуть не умер! И схожу с ума от тревоги за тебя каждый день. Готов на всё, чтобы вернуть тебя прежнюю.
Джемре опять увидела в глазах мужа боль, но алкоголь в крови и упрямство не позволили ей склонить голову, и она продолжала нападать на него.
— Хватит орать на меня! Я больше не хочу ничего слышать!
— Джемре, пойми, я очень сожалею о ребёнке. Но для меня важно, чтобы с тобой всё было в порядке! Я не смогу без тебя! — выкрикнул Дженк, бросив бутылку, которую все еще держал в руках, об пол. Она упала со звонким грохотом, показавшимся в тишине оглушительным.
В глазах Джемре застыли злые слёзы.
— Чёрт тебя побери, Джемре! — внутри Дженка снова заклокотала ярость, с которой он никогда не мог справляться. Ему нужно было выплеснуть ее на ком-то или на чем-то. Он с размаху толкнул торшер, который стоял рядом. Торшер отлетел в угол комнаты, послышался звук разбитого стекла и погас свет.
Теперь в комнате был полумрак, и только свет фонаря в саду слабо освещал их.
— Больной! — глаза Джемре в темноте горели как у дикой кошки.
— Психованная! — рявкнул он.
— Я ухожу спать к маме!
Она уже приоткрыла дверь, чтобы выйти из комнаты, но Дженк настиг её одним прыжком.
Захлопнув дверь перед её носом, повернул ключ, отрезая все пути к отступлению.
— Ты никуда сегодня не уйдёшь, госпожа Карачай! — хрипло проговорил он, облизывая пересохшие губы и глядя ей прямо в глаза.
Сделав шаг к ней, вжал её в дверь своим горячим телом, опираясь руками по обе стороны от её лица и тяжело дыша. Его почерневшие глаза горели опасным блеском. Джемре, выставив обе руки вперед, толкала его в грудь, пытаясь отодвинуть от себя. Но это оказалось непросто. Легче сдвинуть с места бронепоезд, чем Дженка Карачая.
— Я никуда тебя не отпущу, Джемре. Ты будешь здесь, со мной. Я не позволю тебе уйти в себя. Не позволю больше проблемам и непониманию встать между нами. Сегодня ночью мы снова будем в нашей постели как муж и жена.
Его лицо было так близко, что Джемре невольно подумала, что больше всего на свете она хочет прямо сейчас коснуться его губ, почувствовать его руки на своем теле.
Хотелось сказать ему, что она очень-очень скучает по нему, по его нежности, его ласке, его поцелуям, его близости, но вместо этого она почти прошипела ему в лицо, как змея: