Такаши склонил голову, ища ее взгляд, и Юзуха послушно подняла глаза, впервые с тех пор, как начала свой невеселый рассказ. В его серьезных глазах не было жалости и презрения, которых она так боялась. Нет, в них были все те же тепло и доброта, с которыми он смотрел на нее прежде, и Юзуха вдруг едва не рассмеялась, мысленно дав себе пощечину. Как она могла допустить, что Мицуя Такаши будет смотреть на нее с осуждением? Сейчас, при виде его серьезного внимательного лица, подобные сомнения вдруг показались ей чуть ли не оскорблением его доброты.
- Юзу, - тихо начал Мицуя, и от этого обращения ее детским именем, что-то горько-сладко сжалось в ее горле, в ее груди, в ее душе. Такаши поднял руку и очень мягко, словно прося разрешения, поднес к ее лицу. Юзуха не отодвинулась и его теплая рука легко и нежно легла на ее щеку, согревая холодную кожу. Глядя ей в глаза, прямо и честно, Мицуя очень отчетливо и серьезно произнес: - Ты самая смелая девушка из всех, кого я знаю.
Что-то сломалось в ней от этих слов. Юзуха тихо всхлипнула раз, другой, не в силах остановить рвущиеся из нее звуки, раздирающие ее грудную клетку. Когда он мягко потянул ее за руку, она пошла к нему сразу же, не раздумывая, без единой мысли. Пальцы девушки до побеления сжались на плотном флисе его кирпичной толстовки, ее слезы — так много слез — оставляли все увеличивающееся мокрое пятно на ткани на его плече. Она прижималась к нему, рыдая, заглушала эти полные горечи звуки его плечом, его теплом, которого было так много, которое он отдавал ей, ничего не требуя взамен. Руки Мицуи бережно обнимали ее плечи, гладили ее взлохмаченные волосы, он покачивал ее, словно маленького ребенка, и в голове Юзухи пронеслась мысль, что точно так же он, наверное, утешал своих маленьких сестренок. Она не хотела быть еще одной младшей сестренкой для него. Они были одного возраста и уж она-то точно не видела его в роли брата. Но пока он обнимал ее, Юзуха согласна была принять все, что он готов был ей дать. Лишь бы не забирал свое тепло, в котором она так неожиданно нашла свое спасение и убежище.
Юзуха не знала, как долго она плакала. Пальцы ее онемели от силы, с которой она цеплялась за его толстовку. Понемногу всхлипывания сошли на нет, закончились слезы, оставив после себя покрасневшие глаза, влажные щеки и его промокшее плечо. Юзуха чувствовала себя такой благословенно опустошенной, будто эти слезы изгнали из самых недр ее души страшную болезнь, отравлявшую ее разум. Ей было пусто, и хорошо, и свободно. На секунду ей даже показалось, будто знакомая рука с мозолями и пластырем на пальце отвела ее от края той бездны, в которую она со страхом вглядывалась весь прошедший месяц. Как будто она больше была не одна над своей пропастью. Юзуха впервые чувствовала себя защищенной, а Мицуя даже понятия не имел, что причиной этой освобождающей перемены в ней был он.
Он продолжал обнимать ее, прислонившись щекой к ее макушке, и Юзуха готова была провести в этом положении целую вечность. Они сидели какое-то время в тишине. Щека Мицуи сдвинулась, умилительно потерлась несколько раз о ее волосы, будто он хотел зарыться в них лицом.
- Хочешь спать? - прошептал он едва слышно.
Юзуха молча помотала головой, из-за этого движения невольно потершись лицом о его грудь. Его сердце билось сильно и быстро под ее щекой. Ее припухшие глаза болели, словно засыпанные песком, но она давно не чувствовала себя такой живой, такой… пробужденной.
Закончилось тем, что Мицуя включил телевизор на минимальную громкость, и они смотрели диснеевскую Русалочку, укутавшись в один плед на двоих. Юзуха никогда в своей жизни не чувствовала себя так хорошо и чувство признательности распирало ее изнутри, но она не знала, как правильно выразить его.