Уокер никак не отреагировал на эту шокирующую и трагическую новость о талантливом человеке, который потерял все таким ужасным образом. С другой стороны, Уокер накануне вышел из тюрьмы. Наверное, он все это слышал.
— Отсидев срок в Индиане, он вышел оттуда, вернулся в Даллас и стал партнером Шифта. Ронни занимался девочками, Шифт — наркотой, — сказала я. — Но Ронни убили из-за наркотиков Шифта.
Уокер опять ничего не ответил.
Сделав глоток шампанского, я повернула голову к телевизору, но игры не видела.
А потом, по какой-то странной причине, лежа на кровати в Вегасе с незнакомым мужчиной, я поделилась дерьмом, которым никогда не делилась ни с кем, кроме мамы Ронни и двух его сестер.
— Я любила его, безумно любила, — тихо произнесла я. — Полагала, что смогу встать на путь исправления, докажу ему, что жить праведной жизнью не так уж и плохо. У меня не было диплома. Я не была крутым баскетболистом. Но я сделала это, хоть и с трудом. Ронни не нравилось бороться, и не нравилось видеть, как это делаю я. Он потерял свою мечту, сбился с пути, связался с Шифтом, с которым был знаком, Бог знает, сколько времени, Шифт тащил его вниз все глубже и глубже. Я никогда не сдавалась, но и никогда не отпускала. — Я сделала еще один глоток шампанского и прошептала: — Надо было отпустить.
— Он не торговал тобой?
Услышав его вопрос, я снова повернулась к нему и покачала головой.
— Чудо, — пробормотал он.
— Ронни никому не позволял прикасаться ко мне.
— Ты ошибаешься.
Я моргнула.
— Что?
— Может, он и не хотел, чтобы твой рот обхватил член другого мужчины, но ему было на тебя насрать.
Мое горло сжалось, когда то, что он сказал, проникло внутрь, но я оттолкнула это, начав:
— Я…
— Абсолютно пох*й.
— Тай…
Он снова перебил меня:
— Дурь — это выбор слабаков, но это выбор. Девушки, которые сосут член и раздвигают ноги за наличные, не выбирают эту жизнь, дерьмовая жизнь выбирает их. Отчаяние. Любому мужчине, который этим зарабатывает на жизнь, насрать на женщин. На любых женщин.
— Это неправда. У него была я. Были мама и две сестры, которых он любил. Но он не видел иного будущего, — неубедительно защищалась я. — И он обещал мне, что позаботится о своих девочках.
— Он солгал.
Моя спина выпрямилась.
— Ты его не знаешь.
— Он солгал.
— Ты этого не знаешь, — огрызнулась я.
Он оторвался от изголовья кровати, и развернулся ко мне.
— Женщина, он продавал киски. У твоей киски есть цена?
Я закрыла глаза и отвернулась, давая ему ответ.
— Вот именно, — прошептал он.
Открыв глаза, я посмотрела на него и прошептала в ответ:
— Ему не было на меня насрать.
— Ему… было… насрать, — Уокер четко выговаривал каждое слово. — Единственная причина, по которой он не сделал из тебя шлюху, — это то, что он знал, что ты не согласишься. Представься ему малейшая гребаная возможность продать тебя, он бы это сделал. Так вот, у меня есть член, и я предполагаю, у него он тоже был, так что, учитывая, что у нас с ним есть что-то общее, скажу тебе, — принадлежи твоя киска мне, я бы не занимался продажей девочек, не то чтобы я бы вообще стал заниматься подобным дерьмом. Я бы не толкал наркоту и подавно не занимался бы этим дерьмом. Я бы лучше варил чертов кофе в какой-нибудь забегаловке, если бы это означало, что ты сможешь носить эти свои туфли на каблуках и чувствовать себя хорошо, спя в моей постели. Он этого не делал. А значит, ему было на тебя насрать.
Он пристально посмотрел мне в глаза, и я позволила ему это. Потом я вновь перевела взгляд на игру. И тут произошло чудо, и оно заключалось в том, что я не была раздавлена тяжестью полного понимания того, что я никогда, никогда не позволяла себе понять, что Ронни Родригес был сутенером, дилером, неудачником, эгоистом, морально пустым человеком и просто глупцом. Возможно, в начале он любил меня, но в ту минуту, когда решил забить на свое будущее, облажавшись в Индиане, он перестал любить меня или кого-то еще, а я слепо любила его и так сильно хотела принадлежать чему-то, кому-то, что никак не могла его отпустить.