Вина тяжким грузом ложится ему на сердце.
«Я люблю ее так сильно, что без раздумий отправился назад во времени, чтобы попытаться спасти», − сказал он Рори о ее матери.
Но он не подумал еще и о Трикси.
Он даже не попрощался, и получается, что еще один ее родитель пропал без всякого объяснения. Он делает себе мысленную пометку загладить перед ней свою вину, когда – если – вернется.
− Ты видел Хлою? – спрашивает – а скорее, рявкает – Дэниел, бесцеремонно заходя в дом.
− И тебе тоже привет, Дэниел.
Трикси лучезарно улыбается ему и обхватывает руками за талию. Он удивленно хмыкает, но быстро приходит в себя и отвечает на объятие, с улыбкой кладя руку ей на голову. Он запускает пальцы в ее волосы и погружается в воспоминания.
− Это просто нелепо, − бормочет он, когда его пальцы запутываются в длинных волосах Трикси. – Как твоя мать умудрялась это делать?
Девочка пожимает плечами и переступает с ноги на ногу в явном нетерпении. Он подозревает, что выглядит довольно нелепо, с трудом уместившись на ее крошечном стуле перед туалетным столиком. Она стоит между его бедер, уже одетая в школьную униформу и готовая к выходу, а он все не может заплести ей дурацкую косу.
− Это совсем не сложно, Люцифер. Даже папа справлялся.
Люцифер возмущенно фыркает. Ему надо заплести ее прямо сейчас, и он непременно это сделает.
Он пианист, ради Аменадиэля! Он лучший пианист с начала времен и к тому же лучший любовник. В 1800-х он мог развязать корсет в считанные секунды. У него быстрые, ловкие, умелые пальцы, так что заплетение проклятой французской косы не должно представлять для него ни малейшего труда. Он буквально находился во Франции в 1870-х, когда она вошла в моду.
Раздражение берет его за горло и грозит перерасти в полноценный гнев. Он отпускает волосы Трикси, беспомощно рыча.
Досадуя на себя за собственную неуклюжесть, он сжимает руки в кулаки. Если он не может сделать даже это, то какой вообще от него прок?
Как он может оказывать ей поддержку, быть рядом, когда она в нем нуждается, если даже не способен заплести ее чертовы волосы так, как это делали ее родители?
Трикси, должно быть, чувствует его отчаяние – она всегда это умела.
− Все нормально, Люцифер, − тихо произносит она, медленно разворачиваясь к нему лицом, − я могу походить сегодня с распущенными волосами.
− Дело не в этом, − обреченно бормочет он. – Мне нужно уметь это делать.
Она недоумевающе выгибает бровь.
− Заплетать мне волосы?..
− Помогать и поддерживать тебя.
Выражение ее лица смягчается.
Если бы ей было четыре, как Рори сейчас, она бы уселась ему на колени, как делает ее сестра, когда расстраивается. Если бы ей было восемь, она бы его обняла. Теперь же она уже подросток и слишком большая для всего этого, поэтому просто сжимает его руку.
− Ты всегда помогаешь и поддерживаешь меня, − мягко произносит она. – Дальше будет только тяжелее, и ты нужен мне вовсе не для того, чтобы заплетать волосы… Мы во всем разберемся, хорошо? Вместе.
− Вместе, − подтверждает он, сжимая ее руку в ответ.
Он перестает поглаживать ее по волосам, когда она поднимает голову и окидывает его потрясенным взглядом.
− Почему ты со мной так вежлив? – подозрительно спрашивает она с легким присвистом из-за этой очаровательной дырки между передних зубов.
Люцифер усмехается, впечатленный ее проницательностью, но, впрочем, совсем не удивленный.
− Возможно, я просто в снисходительном настроении, малявка.
Трикси моргает, по-прежнему окидывая его подозрительным взглядом, а затем прищуривается.
− Ты какой-то другой, − заявляет она, выпутываясь из его объятий. – Я выясню, в чем тут дело.
Люцифер выгибает губы в грустной улыбке.
− Уверен, что выяснишь, сорванец.
Когда они заходят в гостиную, Рори ослепительно улыбается вновь прибывшим. Она явно собирается радостно поприветствовать сестру, но передумывает, увидев, как Люцифер предупреждающе выгибает бровь.
«Лучше не расплавлять мозги еще и им», − думает он.