— Да…
И осекся, посмотрел на меня изменившимся взглядом, который по мере того как он утверждался в своем подозрении, кто перед ним, становился все холоднее и холоднее, пока он не произнес медленно и тяжело:
— А ты, видимо, тот самый парень… Тот самый подонок, который…
Я молча смотрел на него, не находя слов от охватившего меня волнения. В воздухе словно сгустилось электричество, которое разрядилось уже в следующее мгновение. Он внезапно сжал в тонкую ниточку и без того узкие губы, резко двинул рукой, и влепил мне пощечину, сначала по одной щеке, потом, широко размахнувшись, по другой, с такой неожиданной быстротой и силой, что челюсти у меня тут же заломило от боли, а лицо словно обожгло огнем. Я едва устоял, закрыл на секунду глаза и сжал кулаки, чтобы самому не взорваться. Почувствовал, как из носа поползла струйка крови, в голове противно зазвенело. Лицо его побелело, а глаза, такого же зелено-голубого цвета как у Миа, под седыми редкими бровями, стали совсем светлыми, как будто ярость, которую он испытывал обесцветила их своим жаром. Он замахнулся снова, но Стива, до этого остолбенело стоявший рядом, вдруг ожил и схватил его за руку, сильно дернул, оттаскивая от меня, а потом закричал:
— Георг, прекрати! Что происходит!
Тот попытался вырваться, но шеф держал крепко.
— Да знаешь ли ты, кто это? — закричал он, придушенным от бешенства голосом. — Наконец-то мы тебя нашли, подлец! Думаешь, легко отделался? Думаешь, тебе все с рук сошло? Ты у меня, подонок, по полной заплатишь! Ты у меня сегодня же из института вылетишь! А тебе, Стива, я вот, что скажу: чтобы духа его у тебя больше не было! А ты имей в виду, что не только к институту, ни к одному приличному месту даже близко не подойдешь, я лично прослежу. В канаве сдохнешь! Пошел вон отсюда! Вон, пока я тебя своими руками не придушил! Да пусти ты меня, Стива! Не дергай! Вон отсюда, ублюдок!
Я достал из кармана платок, не очень свежий, да это и не имело значения, встряхнул, приложил к носу и пошел к выходу. У самой двери меня громко окликнул шеф:
— Эрик, постой!
Я обернулся и посмотрел на него. Он сказал с нажимом в голосе:
— Подожди меня внизу. Подожди. Ты слышишь?
Он все еще держал того за пиджак, словно, боялся, что он вырвется и снова начнет махать руками. Они оба были взъерошенные и красные, и отчего-то слегка расплывались у меня перед глазами. Я не стал ничего отвечать. Между нами, как будто встала плотная прозрачная стена, она отделила меня от них и от этого их мира, наполнив душу тоскливым холодом, от которого стало горько во рту до тошноты. Просто вышел и закрыл за собой дверь с чувством, что закрываю дверь в свою прошлую жизнь, не имея шансов на будущее. Я не сомневался, что он исполнит все свои угрозы, у него было достаточно для этого возможностей и влияния. Ему вполне по силам было закрыть мне дорогу в ту профессию, о которой я мечтал больше всего, в которой надеялся что-то сделать, кем-то стать. При желании он с легкостью мог оставить меня без работы в этой сфере, так что я мог рассчитывать только на карьеру дворника, и то в лучшем случае. А желание у него такое было. Он показал это весьма наглядно.
Я быстро спустился по лестнице на первый этаж, вышел на улицу, все еще держа у лица платок, уже изрядно испачканный кровью. Прошел немного по тротуару и сел на деревянную лавочку, стоявшую под сенью больших раскидистых лип. Здесь было прохладно, сквозь густую крону пробивались редкие солнечные лучи, бледно-золотыми пятнами ложась на дорожку. Ветер шевелил ветви и солнечные пятна беспокойно двигались в такт шелесту листьев. Я положил руки на колени и сжал в кулаке грязный платок. Хотел его выкинуть, но урны поблизости не было. Я мял его в руке и пытался собраться с мыслями. Я не ждал шефа, я уже забыл о его просьбе, больше похожей на приказ. Поэтому, когда он опустился рядом со мной на скамейку, испытал неловкость, даже смятение. Напрягся, ожидая получить еще и от него порцию праведного гнева. Но он молчал, сидел, опустив голову, и рассматривал свои сцепленные в замок руки, потом сказал глухим, осторожным голосом:
— Прости, я не знал, зачем он хочет тебя видеть.
Мне не хотелось ему отвечать, но я все же выдавил из себя:
— Это неважно…