— Ты бывал здесь раньше?
— Что?.. А, да, несколько раз… На экскурсии…
Первым в программе значилось посещение парка с аттракционами. Я не собирался никуда идти, все эти горки, качели, карусели и прочие средства стимуляции адреналина, меня не прельщали. Чтобы без потерь пережить часы, отведенные на «безудержное веселье», я запасся блокнотом, карандашами, рассчитывая пристроиться где-нибудь на лужайке и немного поработать.
Старшие, сопровождавшие нас, видимо, тоже имели свои планы на это время, потому что, раздав выделенные спонсорами контрамарки и оговорив место и время последующей встречи, растворились в пространстве. После их ухода быстро рассосались и остальные члены нашей небольшой группы. На аллее остались только мы с Птицей, да еще Тедди с компанией. Они выжидающе смотрели на Птицу.
— Ты идешь или нет? — нетерпеливо крикнул Тедди.
Птица посмотрела на меня и спросила:
— Хьюстон, ты с нами?
Я отрицательно помотал головой. Никто из них, кроме Птицы, которая вероятно была слишком вежливой, чтобы не пригласить с собой, откровенно не жаждал моего общества, особенно Тедди и Киплинг, чьи враждебные взгляды раздражали как назойливые осенние мухи. Впрочем, чувство это было взаимным.
— Пойдем, Хьюстон, — снова позвала Птица, — хоть не так скучно будет, как с этими трепачами. Они все равно сейчас пивом начнут накачиваться.
— Эй-эй, Птица, это кто трепачи? — завелся вдруг Тедди. — Мы и на тебя тоже пиво взяли. Да брось ты этого придурка, зачем он нам! Он же ненормальный. Ты разве не в курсе? Слышь, Хьюстон, а расскажи-ка, как ты в психушке лежал. Тебе хоть справку дали, что вылечился, а то может ты и сейчас еще ку-ку.
Я замер и почувствовал, как воздух стал вязким, и словно застрял в легких.
— Заткнись, Тедди! Не слушай его, Хьюстон! — торопливо проговорила Птица.
— Как это — не слушай! Нет уж, пусть ответит, — продолжал докапываться Тедди. Он обычно молчал, но, если начинал говорить, угомонить его было трудно. Вот и сейчас вся его долговязая сутулая фигура просто источала праведное негодование, и останавливаться он не собирался.
— Прикинь, Джет! — продолжал он ораторствовать, поблескивая стеклами очков. — А вдруг этот псих — маньяк не долечившийся! А мы свои юные жизни опасности должны подвергать, находясь с ним в одной, можно сказать, подводной лодке. Мало ли что в его дебильную голову придет. Рентгеном ведь не просветишь, чтобы проверить.
— Да замолчи ты, Тедди! Он нормальнее тебя будет! — не выдержав, крикнула Птица, но только подлила этим масла в огонь Теддиного возмущения.
— Ха! Ха! Ха! Да неужели? Пусть докажет, а то мало ли что! Я бы на твоем месте хорошенько подумал, прежде чем за психа вступаться. Как бы не жалеть потом, когда у него крыша поедет. Это знаешь ли чревато. И покусать может, в лучшем случае, а уж про худший я и думать боюсь!
— Как он тебе докажет? Тедди, ты придурок, да?
— Да легко, Птица! Прощаю тебе придурка, как даме сердца моего друга. Всему вас дураков необразованных учить надо! Что онемел, Хьюстон? Скажешь, не был в психушке? Готов на эксперимент? Готов обществу доказать свою полную вменяемость и адекватность?
Джет и Киплинг, хихикая, запричитали:
— Да, где ему! Слабо! Может не надо, Тедди! Где здесь санитаров найдешь, если вдруг сбесится!
Потом они резко замолчали и уставились на меня. И я отчетливо ощутил, что вся их компания задумала какое-то веселье со мной в главной роли, аттракцион своеобразный и, с трудом сглотнув ставшую вдруг горькой слюну, сказал:
— Конечно, легко.
— Вот и чудненько, Хьюстон! Должны же мы знать, с кем под одной крышей обитаем и днем, и особенно ночью.
— И что же я должен сделать? — я постарался непринужденно усмехнуться. Ситуация была настолько абсурдной, что как-то не укладывалась в голове. Как-то глупо все это было. И, наверное, зря я согласился, что-то доказывать им. Да и как можно доказать, что ты нормален, людям заранее уверенным, что ты псих и дебил. Тем более, что в определенных обстоятельствах и нормального человека вполне можно придурком выставить. Вот это и беспокоило меня больше всего. И что они там еще придумали в качестве проверки. Судя по их настрою, по блестевшим в предвкушении забавы глазам, хорошего ждать не приходилось.