— Пока, дружище! — мы двинулись по аллее дальше, а пес разочаровано заскулил нам вслед.
— Ты, наверное, любишь собак, Хьюстон, и совсем их не боишься? — спросила Птица с улыбкой.
— Нет, почему же, боюсь, хоть и люблю. Все боятся, наверное, хоть и по-разному.
Как мог я чего-то бояться, когда за спиной у меня стояла Птица, доверчиво прижимаясь к плечу. Но в общем, да, с собаками я ладил лучше, чем с людьми.
— Просто всегда хотел иметь такого друга. Я одно время жил в санатории и там у нас бегало по территории много разных поселковых шавок. Они, в общем, были безобидные, но, разыгравшись, могли и куснуть. Не со зла, просто в запале. Особенно одна собаченция запомнилась, небольшая такая, черная, страшно игручая, как разойдется, не отвяжется. Я на нее раз прикрикнул даже, она меня и цапнула за руку. Шрам остался… на память о дружбе.
— Покажи? — попросила Птица.
Я протянул ей руку, она осторожно потрогала шрам — небольшое светлое углубление между большим и указательным пальцем, след от клыка, и поежилась.
— Наверное, очень больно было?
— Нет, терпимо, просто чуть-чуть обидно. А еще у меня там была почти своя собака. Совсем щенок. Я навал его Малыш, и научил подавать при встрече лапу. Это было совсем нетрудно, просто здоровался с ним каждый день, тряс его лапу и говорил: «Привет, Малыш! Как дела?» А потом угощал чем-нибудь. И, знаешь, скоро он сам, первым, начал мне ее протягивать. Малыш ждал меня по вечерам с ужина, спрятавшись в кусты сирени. Потом ел котлеты, которые я таскал ему из столовой и урчал. Такой был смешной. Толстый и большой. Должно быть породистый, с крупными лапами и очень умными глазами. Я любил смотреть на него и представлять, как он вырастет в огромного красивого пса, ездового пса. Я тогда все мечтал прокатиться на собачьей упряжке. Даже сны такие видел, как несусь по заснеженным улицам на легких санях вслед за пушистой кавалькадой. А ты, о чем мечтала в детстве?
— Я? О машине. Как сумасшедшая просто! О маленькой и, непременно, красной и блестящей, словно капелька крови. Представляешь, какая с ней свобода! В любой момент можно просто выйти из дома, сесть и поехать, куда только хочешь, в какую хочешь страну или город, в любое место. Быть в дороге и день, и ночь. Останавливаться в небольших мотелях или где понравится на отдых, и снова в путь. Только представь, сколько всего нового и интересного можно увидеть. Знаешь, как бывает красиво, когда едешь по трассе на запад. Заходит солнце, и ты как будто гонишься за ним, пытаешься догнать, но все равно отстаешь. И небо такое необыкновенное, такое необъятное, все в закатных красках постепенно темнеет и гаснет, опускаются сумерки и в темноте становятся видны звезды. Тетя брала меня однажды в такую поездку, на целый месяц, мне так понравилось. А еще в дороге можно ни о чем не думать. Ведь пока ты в пути, ты занят только этим и ничего больше от тебя не зависит. Так хорошо и спокойно.
— Ты прям как мои родители, — невольно вырвалось у меня.
— Ой, Хьюстон! Прости! Я не хотела… напоминать тебе.
— Все нормально, — успокоил я огорченно смотревшую Птицу, но сердце болезненно сжалось. Наверное, мы тоже частенько вот так же бездумно мчались вслед за уходящим солнцем или навстречу восходящему на небо светилу, ночевали в маленьких придорожных гостиницах, устраивали пикники на обочине, веселились и радовались жизни. Все это смутными снами всплывало порой в памяти, накатывало приливной волной тоски, оставляя после себя пену горечи. Птица взяла меня за руку и сжала ее в своих маленьких ладошках.
— Хьюстон, — сказала она, порозовев — ты очень хороший. Ты самый лучший из всех, кого я знаю. Я бы очень хотела, чтобы у тебя в жизни все было хорошо…
— Все нормально, Птица, — повторил я, — не надо меня жалеть. У меня все нормально, все прошло уже.
Она вздохнула, но не выпустила руку, и я был благодарен ей за это.
Один из основных законов нашего странного мира, закон подлости, гласит, что все когда-нибудь заканчивается. И один из пунктов этого закона — все хорошее заканчивается гораздо быстрее плохого, и объективный фактор времени здесь ни при чем. Мы шли до библиотеки почти час, а мне показалось, что это были минуты. У самой двери мне пришла в голову мысль, что я мог бы подождать Птицу в одном из читальных залов, но она стала настойчиво прощаться, с явным беспокойством поглядывая на меня. Я все же заикнулся о своей идее, но Птица решительно замотала головой.
— Нет, не надо, я долго буду. Спасибо, что проводил.
Я откровенно расстроился. Ведь, где-то в глубине души все же надеялся, что и обратно мы пойдем вместе. Можно было еще немного побродить по городу, раз уж выдался такой случай, в кафешку заглянуть, тем более в кармане бренчала кое-какая мелочь. И кляня себя за назойливость, пробормотал, что у меня все равно еще дела неподалеку, могу и подождать, ничего особенного.
Птица сняла куртку и протянула ее мне: