Естественно, Гермиона читала книги и анатомический атласы и знала, как все должно происходить в теории, но на практике дела обстояли иначе. Она попыталась поговорить с Роном о том, как ей нравится, чтобы он её трогал, но даже эти сверхоткровенные разговоры не возымели успеха. Рон ходил исключительно проторенной дорожкой. Сделав все по ее разумению возможное, Герми отпустила ситуацию и оставила подсознательного любовника у себя в голове.
Конечно, она тяготится виной перед Роном за адюльтер во снах, но с другой стороны его как бы и не существуют, ведь егерь мёртв. Она спит рядом с будущим мужем и никогда не допускала мысли о других мужчинах. Да, её подсознание считает иначе, но она ж борется с ним! Хоть и неизменно проигрывает.
Первые пару лет она отказывалась этому настойчивому шепоту, он терся словно кот вокруг её метафизических ног. Заманивал, обещал, завлекал. Просто тёмный силуэт из памяти. Этот голос из подсознания она чувствовала в реальности телом. Иногда он был лишь размытым пятном, порой превращался в змея, проталкивающего ей в рот кусочки отравленного яблока.
Но однажды она сдалась.
Змей вышел из тени, она увидела его лицо, которое успела досконально изучить в темноте леса Дин, когда он с силой вдыхал ночной воздух, смешанный с её парфюмом. Эти секунды длились целую вечность. Лицо жестокого человека с высокими скулами и четкими губами. Его прямой хищный нос жадно тянул её запах. Колени дрожали, она старалась унять сердцебиение. В ушах стоял шум, будто она со скоростью метеорита падала на самое дно Марианской впадины. Тонула в своем страхе и смятении.
Тогда, пять лет назад он ушёл, а во сне — остался. Набросился как собака на кость. А она… разрешила. Ощущения были столь реальны — его горячая, очень горячая кожа, упрямые, злые губы, сминавшие ее рот в диком поцелуе. Что-то искрило между ними, злой рок притягивал их друг к другу.
Никогда в своей реальной жизни Герми не чувствовала подобной всесжигающей страсти, такой жажды плоти и проникновения. Он прижал её к стволу дерева и разорвал ее рубашку. Сильные руки с цепкими пальцами исследовали ее с таким усилием, что будь у неё физическое тело, оно бы покрылось синяками тут же.
Егерь схватил ее за горло, не переставая сумасшедше вдыхать ее запах — шея, ухо, затылок. Она открыла рот, чтобы набрать бессмысленного воздуха. Воспользовавшись оказией, егерь положил два пальца своей руки ей в рот и проводил ими, набрав побольше слюны. Потом медленно вытащил и провел мокрыми пальцами вдоль её тела, от груди к животу и ниже. Она почувствовала, как его пальцы играют с нежными лепестками плоти, а затем по одному, одуряюще медленно входят внутрь. Попыталась оттолкнуть его, но ничего не вышло, егерь сильнее вжал её в ствол. Его пальцы грубо влетали в неё, заставляя кричать от восторга.
— Привет красавица, — прошипел он. Гермиона почувствовала, как её начинает трясти от болезненного ощущения внутри. Ноги подкосились. Она рухнула на егеря. Он не дал ей упасть, как впрочем, и опомниться. Развернул спиной к себе, заставляя её пальцы впиться в кору дерева. С силой нажал на талию рукой, подминая её хрупкое тело под себя. Она готова впустить его, и, черт побери, хочет этого больше всего на свете!
Егерь не разочаровал. Он одним мощным рывком ворвался в неё, сметая на своём пути страх, вину и отчаяние. Он был её жизнью. Долбил бешено, не давая спуску. Видимо, мстил за первые годы пренебрежения его персоной. Она чувствовала себя такой грязной и такой счастливой, весь мир сейчас умещался между её ног, в ровном темпе шлепков её ягодиц.
Его дыхание, ее дыхание, отрывистое, сбивающееся в такт последним ломанным движением и…
Ведьма закричала и проснулась рядом с Роном на очень мокрой простыни.
Гермиона пробовала плакать, ненавидеть, винить себя, пробовала не спать, наоборот спать только с сильными зельями, работать ещё больше. Но результат был один — егерь приходил и неизменно доставлял ей удовольствие. Её враг и человек, виновный в стольких проблемах, да ещё и мертвец, трахал её метафизическое тело, пока она не просыпалась абсолютно измотанная, скованная сладкой истомой.
Пытаясь понять, является ли это изменой, или слишком покалеченной войной психикой, или просто природным избирательным блядством, Гермиона потратила несколько лет своей жизни. Не в силах решить эту моральную проблему, она просто решила оставить все как есть, рассудив, что в этой ситуации единственным свидетелем, судьей и обвиняемым является она сама.
Удар молотка. Вы оправданы.