Но я не могу. Они приковали мои руки цепями — все эти учителя и воспитатели. Эти бесконечные Дяди Вани и Тети Маши, знающие «что такое хорошо и что такое плохо». Бумажные рыцари из детских книг держат меня и не пускают туда, где легко. Из-за них я не могу разнести башку этой суке — так меня учили… Надо о чем-то говорить с белобрысой. Она враг, но убить ее нельзя. Она враг, но я должен стоять рядом, дыша ее запахом. Почему она смердит, как выгребная яма?
Вонь ударила в голову, сбрасывая оцепенение. Я тупо глядел на исходящую тихим завыванием блондинку, чьи ноги совершали беспрестанные загребные движения, и еще по ним текло что-то.
Вот черт, красавица просто обдулась. Обернувшись, я увидел замороженное лицо ефрейтора.
— Лиходей, возьми ведро воды где-нибудь.
Он мелко потряс головой и пулей устремился во двор. На середине лестницы ефрейтор остановился, в полупоклоне отдал честь и еще быстрей понесся наружу.
Все, что было нужно, я выяснил минуты за четыре. Звали деваху Наташа Мандрусева. Жила себе Наташа до войны в райцентре, в семье начальника ОРСа*, и горя не знала, пока не свезли папу в дом с решетками за растрату.
После прихода оккупантов имела связи с немецкими офицерами. Сотрудничала с гестапо, выдала еврейскую семью. Тех, ясное дело, казнили, а Мандрусеву занесли в картотеку «Добровольных помощников Рейха». В Ленинграде она с марта месяца. В группе еще двое. Командир — немец, эмигрант семнадцатого года. Хромой — барыжник с Андреевского рынка — на фронте никогда не был, убил демобилизованного красноармейца, завладев его документами и наградой. Основная задача группы — это слухи, провокации, пораженческая волна. Балуются ракетами, но редко и по строгому плану, и еще листовки. Так, есть у них какая-то «Доктор Маша» — связная либо координатор — работает в сануправлении. Словесный портрет шпионка дала толковый, так что поймать доктора Машу можно будет.
Когда я вышел из парадного и сделал первую смачную затяжку, обратился ко мне Петя Рузайкин:
— Товарищ командир, а она что — взаправду фашистская агентша?
Петю привезли из-за далекой от линии фронта Волги, и для него внове был человек, с которым ты, может, ехал вчера в одном трамвае, а он — лазутчик вражеский, про каких пишут книги и снимают кинокартины.
— Как же так? Она ведь наш человек, советский… То есть, я хочу сказать здесь выросла. Почему она тогда за немцев?
Рябое лицо Рузайкина не выражало сурового презрения и волевой решимости. Он скорее походил на деревенского политинформатора, узнавшего, что его сестра путается ночами с Ванькой-трактористом на колхозном току.
— Вы спрашивайте ее, товарищ старший лейтенант, спрашивайте.
— Это пусть ее особотдел спрашивает. Ему за это сахар дают сверх пайка. Мы поймали и сдали куда положено.
— А я тоже могу… например, заметку в стенгазету сделать. В школе редактором был. Мы даже одного врага народа разоблачили!
— Какого врага?
— Скрытого. Он скрывал подлую сущность под личиной педагога истории.
* ОРС — отдел рабочего снабжения. Организация, занимавшаяся обустройством быта советских индустриальных рабочих.
— И как вы его разоблачили?
Петя счастливо заулыбался:
— Один из кружковцев опознал его на фотографии. Там Дмитрий Иванович был в погонах прапорщика. Да еще с царским крестом.
Подошел освободившийся Лунин и понимающе закивал.
— Я тоже помню, дедушка попался один перед войной. Пролетария все корчил из себя. Книжка у него изотовская*, а как портфель вскрыли — куда там Леньке Пантелею. Деньги, номерные облигации, денежно-вещевые билеты. И все фальшивое…
Участковый замолчал, а я спросил Петю:
— Как же вы добыли карточку, выкрали тайным взломом?