Никчемным. Я почувствовал себя никчемным. В этой толпе разношерстных туристов, жрущих день и ночь горячую кукурузу и закусывающих мороженым, старающихся прожить на всю катушку несчастные, заработанные тяжким трудом дни отпуска в идеальном рае и одновременно аду в Сочи, я чувствовал себя одиноким, несчастным, никчемным. Так лохануться. Побывать в другом веке, другой реальности и не найти Её. Втюхаться в женщину из противоположного пространства и другой эпохи – как вам такое, Илон Маск? То есть мне было недостаточно того, что меня постоянно пытались убить в этой жизни, мне было нужно ещё, чтобы я убил себя сам изнутри несчастной любовью. Ну не лох ли? «Лох, лох», - ответили шелестящие от ветра листья пальм. Да и я сам это знал. Последний из Могикан. Робинзон. Эх, где же моя Пятница? После того, как меня чуть не грохнули (псевдоавтокатастрофы – излюбленный прием темных), я пошел на пляж, сплошь состоящий из камней, зато безлюдный. Я не хотел видеть и слышать никого, кроме моря. Море способно излечить все наши душевные раны, сделать то, что другим людям не под силу. Пляж был уже заполнен мазохистами, расстелившими свои жалкие полотенчики на таких больнючих камнях. Суровые пляжи черного моря – никогда не думай, что ты способен победить гальку. Особенно на выходе из моря в шторм, когда стихия норовит напоследок шлепнуть тебя мордой об камни. Чтобы знал. Чтобы помнил. Сегодня я лижу тебе ступни ног – завтра убиваю. Никогда не поворачивайтесь к морю спиной. Никогда.
О чем я? Ах, да. Я разделся до моих брендовых пафосных плавок (все, на что у меня хватило денег в крутом магазине, ха-ха), кое-как расположился своей худой попой на булыжниках, плотнее надвинул мои черные очки. Лег и раскинул руки. Смотрел в голубое небо. Слышал как море хрипло дышало рядом со мной, как огромная дружелюбная собака с насморком: шшшшш.шшшш…Не было никого совершеннее меня. Небо создало меня совершенным. Так почему же так явно мне не хватало куска плоти, вырванного этой девицей из моего левого бока?!? Стерва! Меня даже подбросило на камнях от возмущения посреди всей этой нирваны. Нет, ну какого хрена – мы же созданы совершенными, зачем, почему мы должны всю жизнь искать каких- то глупых половинок, по факту ни хрена, ни хренашечки нам не подходящих! Тусуется там наверное сейчас в своем 18м веке, персики ест, лютню слушает, про меня и думать забыла, зараза. Я был прав. Я был со всех сторон прав. Я был светлым, обладающим несметной силой. И единственным слабым местом, пробоиной в моем непобедимом корабле, ахиллесовой пятой, граблями, о которые все спотыкаются, была Она. Баба из 18го века. Я специально ее назвал бабой, чтобы очарование прошло. А оно, сука, не проходило. Оно сидело в моем левом боку, обложенное подушками и курило кальян. Удобно устроилось, и самое ужасное, что, по ходу, надолго. Солнце дарило мне свою энергию, солнце входило в меня волнами, я ловил свет, каждая моя клеточка радовалась, а сердце страдало. Разве можно страдать в самом прекрасном курортном городе у моря? Выходило, что можно. Тоска. Тоска сидела в моем левом боку, том самом, где Эта Женщина вырвала мне кусок плоти вместе с моим сердцем. Болело все. Кто бы знал, а, как можно физически страдать от невыносимой душевной боли. Болит душа – болит тело, и не пойдешь ты ни к какому врачу, не скажешь ему – «Вот, стерва, вырвала из меня кусок, почини меня, товарищ доктор, пожалуйста, да поскорее». Не починит. Вполне возможно, что у него самого не хватает куска плоти в левом боку, и он как то живет с этим. Годами. Соленая капля прокатилась по моей левой щеке. Разумеется, это всего лишь морские брызги случайно упали на мою щеку. Это море, ребята, это море. Ничего личного. Спецагенты не плачут. А особенно такого уровня. Тут внимание, ребята, важно себя вовремя похвалить, чтобы ты совсем не сдох. Это знает каждый истинный автолюбитель – если в вашей машине заканчивается бензин, а вы в степи/тайге/ пустыни и нужно дотянуть до ближайшей заправки, то самое лучшее что вы сможете сделать – это говорить вашей машинке, какая она у вас замечательная, какая она девочка- красавица, как она не раз вас спасала, как вы ее любите, как ею дорожите. Это самое лучшее, что вы сможете сделать. Она послушается и дотянет, вот увидите. Маты и ругательства не спасут. Если вы видите, что в вашем левом боку в районе сердца не хватает куска мяса и вы не знаете, когда вы сможете этот кусок вернуть, все что вы можете сделать –это хвалить себя. Хвалите себя. Любите себя. Говорите себе, какой вы классный. Как вы легко, как два пальца об асфальт, справитесь с этим со всем. Иначе вы не дотянете до заправки. Никогда. Любите себя, даже если ваше сердце порвано в клочья. Сильно любите себя, если в вас не осталось ни одного живого куска. Давайте, ребята, у вас получится. Я в вас верю.
Я перевернулся на другой бок, мои ноги уперлись в камни. Суровая реальность черного моря – ты хотел отдохнуть, но вместо золотого песка ты лежишь на серых булыжниках. Россияне настолько суровы, что могут организовать себе курортный отдых даже там, где вполне можно было бы сделать пытошные. Мы вообще молодцы. Мы можем все. Но ленимся. Но теоретически – можем все. Но матушка лень поперед нас родилась. Но можем. Но лень. Но да. Но но…
Я пожалел себя. Иногда нужно. Иногда никто кроме вас самих, вас по голове и не погладит. И что же? Страдать годами и мучиться? Нет, вы берете левой рукой свою правую руку и смело гладите себя самого по голове, приговаривая, что вы самый лучший на свете, самый хороший, самый добрый, самый умный, самый замечательный и все у вас будет хорошо. Гладите, как гладила своими большими добрыми руками бабушка, или дедушка, или мама, или папа, или старший брат, или сестра, или двоюродная тетка – не важно кто, а важно как. И даже если вас никто в этой жизни так не гладил, сами то вы всегда, в любой момент можете – потому что вы знаете как. Вы знаете как.
Я почувствовал напряжение в воздухе, немедленно просканировал обстановку. Заметили. Примерно метрах в трех – четырех. Отвлекся, блин, лег позагорать, ага. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день»(с). Я приоткрыл глаза, взглянул сквозь ресницы. С пирса на меня смотрело два гамадрила. Разумеется, темные не заставили себя ждать, разтуды их в гараж. Чуток подслушал их связь: нападать не собирались, по крайней мере, прямо сейчас. Ждали распоряжения начальства, думали, что со мной делать. Пока они собирались, я привстал и потянулся. Забавно было видеть, как они засуетились, отвернулись, делая вид, что я совсем их не интересую. Ага. Ага. Вот уже 30 тысяч лет мы не интересуем друг друга. Совсем. Я быстро напялил на себя штаны, схватил сумку и, размахивая футболкой, пошел на выход с пляжа, краем глаза засекая, как всполошилась моя парочка. Срочно начали связываться с начальством. Ну-ну, ребятки. Поторопитесь, мои хорошие, а то я левитирую. По дороге я купил мороженое, пока покупал, краем глаза, как они, запыхавшись, карабкаются по лестнице с пляжа, как, увидев, что я стою у мороженщицы, неумело следили за мной, разворачивая свои держи-морды. Скукота. Сейчас дозвонятся до начальства, скорее всего по дороге атакуют. Я был готов. Меня мало занимали бои местного значения: мы все были вынуждены участвовать в этой войне, по крайней мере, до финального сражения, которое одни ждали с радостью, а вторые со страхом и ужасом. Я не относился ни к тем, ни к другим, я просто хотел реально помочь нашим во время боя и не опрофаниться самому. Я вообще плохо понимал всю эту тактику – кто наступает с левого фланга, кто с правого, всё, что я мог – бить врага, который стоял бы передо мной, это всё, на что я был способен. Мой меч и моя рука – это все, что у меня было. Я шел по сочинской набережной, солнце светило в глаз, море шелестело, туристы смеялись и покупали обычную сувенирную хренатень втридорога, а меня зазывал пожилой мужчина в тирольском наряде в какой то немецкий пивной ресторан, выкрикивая задорную речевку-замануху. Когда я отказался, он грустно сказал: «Меня уволят». Почему в нашей стране старик должен подрабатывать зазывалой, стоя на неуверенных от усталости ногах по 10 часов подряд под палящим солнцем на сочинской набережной и бояться, что его уволят? Мне стало его нестерпимо жалко, но я не мог остаться, честно, не мог – бой в закрытом пространстве – сомнительное удовольствие. Там могут быть внезапные засады и подкрепления темных, о которых я и понятия не имею. К тому же, даже пара глотков алкоголя, даже самого легкого пива, сводит шансы на победу к нулю. Тут, на Земле, все просто – или удовольствия, или победа в бою, «Tertium non datur»(с). Я мысленно кинул ему благословение на удачу, по моим подсчетам, сегодня в его ресторан зайдет толпа человек и сволочной менеджер оценит уже ,блин, старания этого старика! И даст ему лишнюю копеечку, и отпустит домой пораньше. Это все, что я мог сделать для него. Я шел достаточно быстро, и я знал, что мои преследователи отстали от меня метров на 100-200, но слежка ощущалась, даже если я физически не видел того, кто меня преследует. Слежка висела в воздухе как черное сливочное масло, которое можно было резать ножом. На фига я им вообще сдался? Да, светлый. Но небольшого ранга. Официально на отдыхе. Даже не на задании. А пес их поймет этих темных, я не хотел даже вникать. К тому же, нам по закону было запрещено с ними общаться. И мы не общались. Мы их убивали. Я старательно избегал толпы, шел там, где людей было меньше всего. Не хотел, чтобы кто-то покалечился. Мы умеем аккуратно воевать, не задевая людей. А вот темные.. Мягко скажем, им глубоко по барабану. На их поле боя всегда много случайных и ненужных жертв. Зачинщики этого дерьма хотят выслужиться перед своими начальничками,- «Вот, приговорили мимоходом несколько сотен человек, какие молодцы мы», -ублюдки, тьфу. Передо мной маячила возможность сражаться с ними прямо на набережной, при этом рискуя зацепить толпы людей, сражаться на пирсе, где не было никого, но при этом рискуя утонуть или уйти в верхний парк, где народу гораздо меньше. Наверное, третий вариант был жалким компромиссом, но я выбрал именно его. Что ж. «Помирать, так с музыкой. Запевайте, братцы».(с)