— Да, страстная вышла ночка, – согласилась Икана, подходя ближе и просто целуя Айлин.
Айлин растерялась на мгновение, затем ответила на поцелуй, ощущая, как ее затвердевшие соски упираются куда-то в тело Иканы. Она права, подумала Айлин, после такой ночи и стесняться друг друга, делать вид, что ничего не было? Наоборот, еще осенило ее, вот это и есть самая правильная любовь, противоестественная только по заветам жестокого Небесного Отца, так и пусть проваливает он со своими заветами.
Айлин еще крепче прижалась и вдруг поняла, что боль перевешивает возбуждение.
— Да, надо подлечиться, – согласилась Икана, отрываясь от нее и тяжело, возбужденно дыша. – И...
Она тоже наколдовала себе воды, выпила залпом и утерла рот.
— Одеться и вспомнить, куда мы дели пленника.
— Его увела леди Ариана, – раздался голос Тафти.
На теле ее виднелись отпечатки пальцев. Икана наколдовала и ей воды, так как у Тафти не выходило.
— Не помню, – честно призналась Айлин.
— Гюльды и Икана как раз имели тебя вдвоем, а ты кричала, что все мужчины – насильники и порывалась отгрызть пленнику все между ног, чтобы он стал женщиной, – охотно сообщила Тафти. – А потом требовала, чтобы мы тебя втроем на всю длину прямо у него на спине и чтобы та сломалась от нагрузки. Наверное леди Ариана услышала эти вопли и поэтому явилась, чтобы увести его. Ты как раз яростно сосала грудь Гюльды, называя ее наставницей и госпожой Арианой и требовала засаживать тебе глубже, так как ты хочешь от нее детей.
Айлин едва не потеряла сознание, опустилась со стоном на пол, опять закрывая пылающее лицо руками.
Все, жизнь была закончена и она мечтала умереть от стыда.
— Стыд – великая вещь, – негромко заметила леди Ариана, сберегая слух Айлин.
Похмелье уже пошло на спад, но голова все еще болела и в желудке, да и ниже его тянуло и болело.
— Разумеется, в тех случаях, когда человек готов приложить усилия, чтобы подобное больше не повторялось. В тех случаях, когда поступает наоборот, маскирует постыдное деяние под героическое или рассказывает, что он был прав с точки зрения законов, традиций, заветов, стыд идет только во вред.
Айлин, не смевшая поднять головы, пробормотала.
— Я поняла, леди Ариана. Я не буду больше пить.
— Это прекрасно, – одобрила та, – но я говорила о другом.
В зале башни воцарилась тишина, нарушаемая шумом ветра и детей за окнами. Судя по их восторженным крикам свежеиспеченные волшебницы демонстрировали свои умения. Да, они накрепко разучили пока что лишь несколько заклинаний, но и этого хватало.
— Я говорила о том, что постыдное деяние насилия над женщинами и сведение их к существам второго сорта, рабыням, фактически оправдывается заветами Небесного Отца и подается, как правильное.
В священных книгах говорилось и о женщинах, о любви к ним, почитании и уважении, но на деле выходило иначе. Матерей почитали, да, но только потому, что за неуважение к ним могло прилететь от отца. Жены и дочери, за которых заступиться было некому, были теми самыми рабынями. Везло тем, кто женился по любви и был способен наслаждаться близостью, благодаря тому, что не стали делать обрезание.
Голова Айлин кружилась, мысли путались, в глазах стояли слезы.
— Вспомни, что было вчера, Айлин, – подсказала леди Ариана.
— Я... я... я..., – Айлин всхлипывала, но все же сказала, пусть и не поднимая головы. – Я хотела от вас детей!
Можно ли было забеременеть от соития в превращенном состоянии? Она даже не подумала об этом, так как думала, что все будут иметь только Заида. От мысли о том, что она, возможно, уже носит в себе новую жизнь, голова Айлин закружилась еще сильнее.
— Это прекрасно, но нет, – твердо ответила леди Ариана.
— Я вам не нравлюсь, госпожа? Я изучу вашу магию и смогу измениться! Стану такой, как вы захотите! Возможно вы... возможно вы хотите наоборот? Сами выносить детей?! Что угодно!