— Майкл!
— Ванесса, тебе лучше уйти, ― тихо сказал Маккейн, и мне показалось, что он едва сдерживает смех. Барби тоже так показалось, и это определенно ей не понравилось.
— Ты пожалеешь об этом, Майкл, ― проговорила она даже больше со злостью, нежели с обидой, ― пожалеешь, что посмел так со мной поступить.
— О, он в этом не сомневается, ― сказала я, открывая перед Барби дверь.
Она одарила меня убийственным взглядом, а затем переступила через порог и застучала каблучками по каменной укладке. Снаружи её ждало ярко-желтое такси.
Я не стала провожать её и, удовлетворенно цокнув, захлопнула дверь.
— Довольна? ― Мак усмехнулся, а я вытаращила глаза и театрально заморгала, направившись обратно в кухню.
— О чем ты? Просто помогла тебе избавиться от надоедливой ведьмы.
— И получила от этого удовольствие.
Ну, с этим трудно было спорить.
— Как ты мог встречаться с ней два года? У неё же совсем мозгов нет.
Я повесила оставленное на столешнице полотенце на крючок, а затем выключила подцветку.
— Меня её мозг и не интересовал, ― усмехнулся Мак, и до меня сразу же дошло.
— О-о, ты просто с ней спал.
— Да, Никки, я просто с ней спал. ― подтвердил он, и я уловила его голос почти у уха. ― Довольно долго ― это моя ошибка. Но Ванесса всегда знала, на что давить. Даже, когда я говорил ей, что всё кончено, это в любом случае заканчивалось бурным примирением. Так и выходило ― мы были вместе, затем я бросал её, затем мы занимались жарким сексом и сходились, а затем она в очередной раз трахалась с кем-то из команды, и я терял терпение. Но всё словно по долбанному кругу начиналось сначала.
Мда. Получается, эта Барби всегда добивалась своего.
Но сегодня…
— Сегодня ты этот круг прервал, ― заметила я, ― почему?
— Потому что ты была здесь, ― тело отреагировало на его шепот стаей проклятых мурашек, которые будто пчелы жадно сновали по цветочным веточкам, съедая мой мозг.
Нет, Никки, держи себя в руках. Нет.
— Мог бы сказать, что я мешаю, ― фыркнула, по-быстрому ретируясь к островку и делая вид, что заканчиваю с уборкой.
— И ты бы ушла?
— Черта с два.
Мак рассмеялся, а затем достал из холодильника бутылочку Молсона20.
— Значит… ты вроде как её не любил?
Придурок удивленно уставился на меня, и я могла понять, почему.
Мало того, что это было не моего ума дело, так я ещё и выглядела, наверное, как ревнивая корова, учинившая ему самый настоящий допрос.
Но я не ревновала. Нет. Это просто… здоровое женское любопытство.
— А как ты считаешь?
— Считаю, что ты доверял ей, а она вонзила тебе в спину нож.
Мак глотнул пива и кивнул.
— И ни раз. Я давай ей тысячу шансов, и каждый она просрала.
Но это не был ответ на мой вопрос.
— Так значит… ты ничего к ней не испытываешь?
Некоторое время Мак внимательно изучал меня, а затем вдруг усмехнулся:
— Почему тебя это так интересует? Ревнуешь?
— Ха―ха. Очень смешно. ― убрала остатки еды в холодильник, а затем повернулась к нему. ― Не хочешь ― не отвечай. Я спросила, чтобы поддержать разговор.
— Я так и понял, ― ответил он, вновь улыбаясь своей фирменной чеширской улыбкой.
Я выдохнула и закатила глаза.
— Спокойной ночи, ― бросила, решив, что пора уже расслабить дымящийся мозг.
— Сладких снов, Монро. ― ответил Мак, а затем добавил. ― Спасибо за ужин!
— С тебя сорок баксов! ― съязвила в ответ, услышав, как он расхохотался.
Никки
Я солгала Барби, но ей об этом было знать необязательно.
Сна не было ни в одном глазу, поэтому я разложила краски, воткнула в уши наушники, включив любимую песню Боба Марли, а затем завязала на глазах повязку и сделала первый мазок.
По телу разлилось приятное тепло, и я погрузилась в совершенно иной мир ― свой мир. Наполненный мечтой, таинственностью, упоением и спонтанностью. Мир, который не подчинялся законом логики. Мир, в котором было возможно абсолютно всё.
Меня часто спрашивают ― что испытывает художник, когда рисует? Но за долгие годы я так и не нашла подходящий ответ. Да и нужен ли он?