— Почему? — не уступает мне мужчина. — Боишься, что я разрушу твои надежды? Тебя только пальцем помани…
Я больше не собираюсь это выслушивать. С трудом сдерживая слезы, я направляюсь к двери.
— Да пошел ты на хрен, — выдавливаю сквозь зубы.
Вернувшись к себе в номер, я прислоняюсь спиной к двери, а затем спускаюсь на пол. Не знаю, почему плачу и почему слова Олшевского задевают так, как не задевали никогда ничьи колкости.
Похоже, что влечение — это все, что между нами есть. Но достаточно ли его?
Через пять минут мои глаза снова сухие. Другая на моем месте проплакала бы всю ночь, но я так просто не отступаю. Если этому идиоту не хватает смелости, у меня ее на двоих.
Удивительно, но стоит мне постучаться, как дверь тут же открывается. Будто он стоял и ждал… или сам собирался выйти.
— Знаешь что, Олшевский?..
— Знаю, я идиот, — выдыхает он. — Рядом с тобой я не могу себя контролировать.
Эта фраза является спусковым крючком. Внутри меня будто распрямляется пружина, которую я столько времени оставляла в сжатом положении.
Я делаю шаг вперед и левой рукой касаюсь колючей щеки Олшевского — обычно она гладко выбрита. Он смотрит на меня с вожделением, которого не скрывает даже темнота. Еще мгновение — и наши губы соприкасаются.
Этот поцелуй не такой, как с Кириллом. Не такой, как с другими. Он правильный. Сначала медленный и осторожный, будто каждый из нас вступил на незнакомую землю, а затем страстный и чувственный. Я прикусываю его нижнюю губу и слышу плохо сдерживаемый ответный стон.
Мы вслепую закрываем дверь и движемся обратно к кровати. Возможно, то, что сейчас происходит, это дико и необдуманно, но все же — правильно. Я еще никогда не чувствовала такой правильности происходящего.
Возможно, с комментарием про проблемы в постели я все же погорячилась.
Я делаю то, что давно хотела: запускаю руки Олшевскому в волосы. Его пальцы тем временем спускаются по моему левому бедру, и теперь это больше похоже на сладкую пытку. Платье задралось до предела — тело так и просит избавиться от него окончательно.
Мы оказываемся на кровати — Руслан сверху, — и он первый разрывает наш поцелуй. Я чувствую легкое разочарование и выгибаю позвоночник, прижимаясь к нему сильнее и моля о продолжении. Мы оба тяжело дышим.
— Прежде чем мы зайдем дальше, я хочу, чтобы ты знала, — шепчет он, — я соврал. Если надо, я пообещаю тебе что угодно за то, чтобы ты осталась со мной этой ночью. Мне было невыносимо думать о том, что тебя касается другой мужчина.
Я улыбаюсь и задиристо щелкаю Руслана по носу.
— Хочешь поговорить об этом?
Но ни поговорить, ни продолжить начатое не удается. Проклятый телефон в заднем кармане брюк.
Запыхавшись, я с неохотой отталкиваю Руслана. Сердце колотится так быстро, что вот-вот готово выпрыгнуть из груди.
— Если это какой-то развод… — шиплю я, но не успеваю придумать наказание, потому что вижу на экране имя. — Миша?
Обычно он не беспокоит меня в такое время. Значит, случилось что-то плохое. Со страшным предчувствием я замираю. Все возбуждение тут же проходит.
— Диана Андреевна, простите, что беспокою в такой час. Дело в том, что…
В горле все пересохло, поэтому я хриплю только:
— Что?
— Я не знал, говорить вам или нет, но потом решил, что вам все-таки следует знать.
— Миша, я теряю терпение!
— В общем, я сам узнал об этом только в конце рабочего дня. Мне Кира сказала из маркетинга. Она услышала, как Марк Евгеньевич хвастался ее шефу о сделке с «Прайз&Прайс». Я так понимаю, все случилось вчера вечером, когда вы ушли с работы. Договор с нашей стороны подписан, документы сейчас на стороне у сетки.