— Смотри, смотри! — затараторил он, уткнувшись лбом мне в подбородок, чтобы я увидела его темя. Он даже плотно прижал волосы к голове.
Не понимая, чего он от меня хочет, я на всякий случай сделала пару шагов назад, недоуменно изогнув брови. На мой вопрос, что, собственно, я должна увидеть, Аз нетерпеливо фыркнул и взял меня за запястье, приложив ладонь к тому же самому месту между лбом и затылком.
— Вот, сказал он. — Так точно почувствуешь!
По-прежнему держа меня за запястье, он начал водить моей рукой по своей голове. И тут я поняла о чем он. Рука нащупала пару отчетливых бугорков — уже довольно твердых и острых.
Рожки.
— Ну надо же, — произнесла я, убрав руку из уже растрепанных волос. — Тебе рога наставили! Клёво!
Азриэль, гораздо менее испорченный, чем я и дети его возраста вообще, моего каламбура не понял и только заулыбался, плюхаясь на кедровый ствол и закидывая ногу за ногу:
— Клёво! Очень-очень клёво!
Я присела с ним рядом.
— Как думаешь, мои рога хоть когда-нибудь будут такими же, как у папы? — спросил он, сияя, как июльский день.
— Может быть, — ответила я. Откуда мне было знать? Восторга Азриэля я разделить не могла, хотя понимала, что чем больше рога у монстра-босса, тем он, вероятно, красивее для представителей своего вида. Это, наверное, как грудь у женщин — чем она больше, тем женщина привлекательнее, так, что ли? Я посмотрела на свою футболку, и тут же пожалела, что подшутила над Азриэлем, даже если моя непонятая ирония его не задела. Грудь у меня была плоская — как ни посмотри. О какой же привлекательности могла идти речь? Я вспомнила о Терпии — девочке из нашей школы, которую все за глаза назвали «та, с бантом на голове», потому что бант этот она берегла как зеницу ока, и никогда не снимала, несмотря на то, что ее, как и нас, ожидала средняя школа, в которой пора отказываться от всяческих «детских» атрибутов. Но не в этом дело: ее грудь уже была просто огромной. А ведь мы были ровесницами…
Вообще, Терпия мне не нравилась. А все потому, что когда-то в школе она, заговорив со мной, вдруг вынула из своего рюкзака нож. Я жутко перепугалась — пусть нож и оказался игрушечным и вообще неопасным. Но лично мне на любой нож смотреть тошно. Всегда их опасалась!
Ножи напоминали о ней.
А зачем она его показала? Очень просто: ее папа работал в цирке (как можно догадаться, метателем ножей), и она хотела пойти по его стопам, а для этого надо постоянно тренироваться — вот она и хотела продемонстрировать мне пару приемчиков, которые уже успела освоить.
— Терпенье и труд все перетрут! Когда-нибудь я смогу проделать это с настоящим ножом! — гордо сообщала она всем, кто был готов ее выслушать.
Терпенье и труд все перетрут.
Терпенье и труд.
Терпенье.
Терпия.
Это странное имя ей подходило.
Аз часто укорял меня, что я слишком несправедлива по отношению к Терпии. Ну да. Я несправедлива. А нечего было махать ножом у меня перед лицом!