Спрятаться в родном мире мне было негде, рано или поздно меня все равно бы нашли, а значит, моя смерть была предопределена.
И Магда, и Ваймер в один голос уговаривали меня принять новую судьбу, новую жизнь в новом мире. Не скажу, что я долго сопротивлялась. В то время все мои чувства были притуплены, мне было решительно все равно, поэтому я согласилась.
Снарядив меня сотней советов, наш старый егерь достал из своего тайника амулет перехода, и, надев мне его на шею, снабдил инструкциями, как им пользоваться. Я выполнила все в точности и оказалась здесь, у Хельги.
С этого момента прошло уже шесть лет.
***
Подошла к зеркалу и внимательно всмотрелась в отражение.
Милая блондинка с абсолютно черными глазами.
Сейчас черные? Значит, мне грустно. У меня самое обычное лицо, но все без исключения кинокритики называли его прекрасным, а дело было в изменяющемся цвете моих глаз.
Когда мне было хорошо и весело, они сияли голубизной. В минуты сексуальных утех мои глаза дарили свежую майскую зелень. Ну, а когда мне было грустно, или что-то меня не устраивало, они мгновенно чернели.
В наш век новейших технологий это, впрочем, никого не удивляло. «Линзы», — с апломбом знатоков говорили мои знакомые и приятели.
Только Стефан знал о моем маленьком секрете и нещадно использовал это в крупных планах. Впрочем, «наш звездный режиссер» этим интересным фактом моей внешности почему-то не заморачивался: есть и есть — главное, чтобы это было на пользу его «величайшим шедеврам».
Ни у одной знаменитой актрисы нашего времени не было столько крупных планов. Кинокритики писали по этому поводу огромные талмуды, зрителям нравилось, и наград у меня было не меньше, чем у нашего амбициозного режиссера.
Своими наградами я не хвасталась, пиара у меня и без этого было завались, а что толку? Снималась я исключительно в фильмах Стефана Голдена. А ему было решительно наплевать на мои награды, общался он со мной на том же уровне, что и в первом нашем фильме.
Любые попытки нанять меня сторонними режиссерами Стеф решительно пресекал, караулил меня как цепной пес, курировал все мои открытые выступления перед публикой. Угрожал, ныл, просил, шантажировал…
Короче — работодатель, любовник и цепной пес в одном лице.
Перебирая в уме реплики моей героини, я думала, чем же мне удивить наше «светило»? На ум, впрочем, ничего не шло. Я зверски устала, была голодна и раздражена, поэтому, так и не придумав ничего подходящего, сняла шаль, позвала Нику, моего гримера и попросила ее поправить грим.
Люблю эту веселую девчушку. Я сама ее нашла в одном из периферийных театров, упросила Стефана взять ее в группу и ни капли об этом не жалею.
У Ники на иждивении большая семья — мать-инвалид и две несовершеннолетних сестренки. Девчушка большую часть своего гонорара отсылает им на жизнь, оставляя себе только необходимый минимум. Я потихоньку подкидываю ей «премиальные» и подарки, частенько зову с собой ужинать, и за последнее время, она хотя бы перестала выглядеть вечно голодным воробушком, что радует меня безмерно.
Быстро приведя свое лицо в порядок, я вернулась на съемочную площадку.
ГЛАВА 3
А на площадке уже царила идиллия. Стефан благодушно переговаривался с оператором Алеком, осветители выставляли свет с другой стороны, наша голубая звезда Ливси, спокойненько сидя в шезлонге, попивал кофе, кофеек, кофеюшечку…
И только я была не при делах.
— Ты решил изменить направление света? — Обратилась я к режиссеру.
— Да, мы с Алеком посовещались и решили снять эту сцену чуть сверху. Габи, любовь моя, — пропел паршивец, — почаще поднимай свои хорошенькие глазки наверх. Ливси, — он подбежал к Рену, — мы сейчас будем снимать сверху, будешь откидывать волосы своим коронным жестом, ты знаешь как. У тебя шикарные волосы, малыш, так и сверкают на свету. Я думаю, что все девчонки будут визжать от восторга на премьере.
Ливси польщено зарделся и продемонстрировал всем свой коронный жест.
Все в киношном мире знали эту его маленькую слабость. Он выкидывал сотни тысяч на дорогущие шампуни, маски, притирки, уколы красоты и средства по уходу за волосами, и его старания стоили всех баснословных трат.
Волосы у звезды были натурально — пепельными, блестящими и искрящимися. Они лежали на плечах непередаваемой волной. Стоило актеру тряхнуть ими, и создавался волнующий всполох, который не успокаивался сразу, а продолжал колыхаться еще несколько минут.
«Давно бы так, идиот, — прошептала я про себя. — Мои глаза и волосы Ливси — уже половина успеха. Еще бы слова не забыть из этого сентиментального бреда. Помоги нам, светлый господи, снять все с одного дубля!».