— Дурак ты, Стефан, — обреченно проговорила я. — Я пошла спать. Не верещи тут громко, мне нужно выспаться, завтра съемка.
Стефан подскочил ко мне, обхватил руками за плечи и затряс, как грушу.
— А где это ты так устала? Что? Олигархи лучше простых режиссеров? Ты легла под него, сучка? И как он в постели? Лучше меня?
Моя голова моталась из стороны в сторону, а зубы отбивали какой — то залихватский ритм.
— О — о–отпусти — и–и, при — и–и — дурок, — я, наконец, вырвалась от него. — Ничего у нас с ним не было. Мы просто ужинали. Не суди всех людей по себе. Это только ты от первой встречи наедине ждешь секса.
— Ах, какие мы тонкие, нежные и воздушные. А сама — то, раздвинула ноги на первом свидании. Что? Правда глаза колет?
— Дурак ты, Стефан, — мне стало по— настоящему обидно, — я любила тебя без памяти. Ты у меня был первым. Откуда я знала, что у вас тут и как?
— Где это у нас? — подозрительно спросил Стеф.
— В кино. У вас, — выкрутилась я.
— Гм — м, детка, — как — то тоскливо протянул наш режиссер, — а почему любила — то? Ты больше меня не любишь?
Ну, что за наказание? Стефаново — «любишь», «не любишь» могло точно продлиться пол — ночи. А спать когда?
Я почему — то вспомнила Брайса с его холодно — вежливым лицом, отбивающим всякую охоту разговаривать. Попробовала повторить.
— Стефан, — так же холодно, как и олигарх, сказала я, — сейчас я иду спать. Ты мне не мешаешь, идешь к себе в кабинет, а все вопросы мы решим с тобой завтра. Я не отказываюсь помочь тебе, так что не верещи. А будешь нарываться на скандал — хрен тебе, а не Баррингтон.
И гордой поступью королевы, я удалилась к себе в спальню.
Долго вертелась на кровати. Какое — то странное чувство не давало мне покоя. Я что — то упускала. Но что?
***
На следующий день после съемки мы сидели с Фридом в кафе, пили кофе и совещались.
— Как прошел ужин?
— Вам в подробностях по минутам, или сойдет общая картина?
— Сойдет, — хмыкнул Фрид. — Судя по вашей агрессии, вас что — то беспокоит. Получилось вызвать симпатию?
— Смотря, что вы имеете в виду. Переспать — нет, не получилось, а поцелуй все же состоялся.
— Ну, вот, уже хорошо. Значит, и остальное не за горами.
— Не злите хоть вы меня. Какое хорошо? Я набросилась на него сама, понимаете? Сама. А он даже отвечать сначала не хотел.
— Ну, ну, — заинтересованно протянул Фрид. — А дальше? Дальше захотел?
— Это сложно назвать хотением. Я почти изнасиловала его. Он как ледяная глыба, как каменная статуя. Кроме того, он мне клятвенно пообещал, что этого больше не повторится.
— Он отозвал свое приглашение на виллу?
— Нет. Приглашение в силе. Просто он сказал, что дает слово, что я там буду в безопасности. А, насколько я поняла, мистер Брайс держит свое слово.
— Вы как ребенок, ей — богу. Мужское слово, касающееся женщин, можно вообще не принимать всерьез. Изменятся обстоятельства — изменится и слово.
— Нет, это вы не поняли. Я, конечно, мало знаю мистера Брайса, но почему — то уверена, что свое слово он сдержит. Будем встречаться на два — три часа в день, будет учить меня нырять с аквалангом, а под водой много не поговоришь.
— А вы поныряйте для видимости денек, потом сошлитесь на какую — нибудь болезнь. Голова там, или нога. Пускай ухаживает за вами. Близость к постели объекта всегда внушает правильные мысли.
Я хмыкнула:
— Смотря, что называть правильным. Но мысль, конечно, интересная.
— Я вам советую как мужчина. Оденьтесь эротичнее, а лучше разденьтесь, и объект не устоит.
— Это вы свои фантазии рассказываете? — Ехидно осведомилась я. — Надо придумать такую болезнь, которая бы мне позволила ходить голой, авось и соблазнится. Буйное помешательство, например. Только в этом случае меня, скорее всего, увезут в сумасшедший дом.
— Что— то вы сегодня капризничаете, Элла. Что произошло?