Я медленно разлепила тяжёлые, словно налитые свинцом, веки, видя перед собой размытые очертания абсолютно незнакомого места. Это был дом, судя по всему. Даже хижина. С покатой, чуть кривой крышей, заткнутыми мхом щелями между массивных, темных от времени бревен, напоминая всем своим антуражем зимовье, используемое охотниками при дальних переходах между лабазами. Где-то здесь горел свет, давая теплые блики на стены и освещая мое лицо, но большего я разглядеть не могла, и любое движение глаз отзывалось резкой болью в голове. Кажется, я простудилась…
Голоса ещё не было, и при попытке что-то сказать, вышло лишь неясное шипение и хрип.
Горло саднило то ли от болезни, то ли от надорванных голосовых связок. А может от всего разом. Блеск… Вторая мысль, взметнувшая во мне искры страха: “Где Кросс и Киллер?” Я собрала все возможные силы и приподнялась, опираясь на локти, ощущая жуткую ломоту во всем теле, скрытом старым шерстяным одеялом. Головокружение и слабость вторили ей с особым усердием. Скинув со лба надоедливую тряпку, я вздохнула и немного подождав, прислушиваясь к ощущениям, приподняла его край, обнаруживая что лежу под ним совершенно обнаженная, за исключением зажатой между ног старой простыни. Что за мать твою? Немного отодвинув ее от себя я увидела кровь. “Вот же блять” — пронеслось в голове – “Действительно невовремя, но… Кто всё это сделал? И где моя одежда?”
Словно отвечая на мой вопрос, маленькая дверь хижины с приятным скрипом отворилась, впуская внутрь невысокую, почти миниатюрную девушку-человека, одетую в высокие сапоги, поверх обычных потёртых джинс и в свитер с высоким горлом. На голове красовалась бейсболка с нечитаемым логотипом. Увидев, что я уже пришла в себя, она лихо скинула кепку и подскочила к постели.
— О, привет! Как ты? Офигеть, когда тебя принес Даст, я думала, ты уже умерла, — она села рядом, кладя на мой лоб свою маленькую ладонь, — ещё горячая. Надо жаропонижающее принять, но у нас нет этого. Может он вечером принесет, не знаю даже… Меня зовут Файлер, можно просто Фай, а тебя?
Девушка приветливо улыбалась, отчего едва заметная россыпь веснушек на ее лице приятно собралась на скулах, а на щеках появились очаровательные ямочки. Ее карие, лучистые глаза приятно сочетались с шоколадными недлинными волосами.
Я была действительно рада видеть и слышать, что ещё кто-то выжил, но мысли о друзьях больно терзали душу. Ответить я ей могла только шепотом, неловко склонившись поближе:
— Я Брай. Я искала друзей. Они шли в обход. Два скелета, — говорить удавалось короткими фразами, глотая боль, но мне было важно узнать хоть что-нибудь о Кроссе и Киллере.
Фай хмурилась, вслушиваясь в мои слова и, подумав, покачала головой, с грустью в голосе отвечая:
— Ох, прости, милая… Мы их не видели. Ночью была ужасная гроза, а днём Даст ушел и ещё не возвращался. А я ходила в другую сторону сегодня, не слышала никого… Мне жаль… Может, попробуем поискать завтра, вряд ли они ушли далеко. Вы были на берегу?
Я кивнула, мысленно благодаря их за доброту и участие. По крайней мере была хотя бы небольшая надежда…
— Надо тогда сходить для начала туда, где тебя нашли. Извини за неудобный вопрос, — Файлер неловко скривилась, показывая необходимость того, что сейчас скажет, — у тебя месячные, да?
Я снова кивнула, отводя взгляд к печке, стоявшей в углу и немного краснея.
— Даст чуть с ума не сошел, все уверял меня, что ты истекаешь кровью, и срочно нужна помощь, чуть ли не операцию требуется сделать. Оказывается, монстры о таком не в курсе могут быть. Ха, вот вроде и страшно, но смешно на самом деле, — Фай неловко хихикнула, — извини, если смутила. Одежду твою сушить надо, а кое-что вообще пришло в негодность. Не переживай, это мелочи, тем более в такой ситуации мог оказаться любой. Главное, что ты жива. О, ты наверняка хочешь есть! Извини, у нас только суп, но тебе в любом случае нельзя сильно налегать, видно, что ты давно не ела уже.
Файлер шустро прошла к печке, снимая с нее какую-то плошку, прикрытую тарелкой, и, налив оттуда супа, принесла ее мне. От запаха живот моментально скрутило болезненной судорогой, и я благодарно приняла пищу, неловко поправляя сваливающееся с голого тела колючее одеяло.