Вдалеке родители болеют за детей, играющих в игру Райана, и мы оглядываемся.
Взгляд Деми медленно возвращается ко мне, она берет стакан, который я поставил перед ней.
― Да, хотя ей понадобилось двадцать минут, чтобы сходить в туалет, прежде чем я могла бы ее придушить. Но, в то же время, она самая очаровательная вещь с тех пор, как нарезали хлеб, так что...
Я усмехаюсь.
― Не думал, что нарезанный хлеб был очаровательным.
Она закатывает глаза.
― Ты знаешь, что я имею в виду.
― Сколько ей лет? ― Я расставляю еду и рискую, напоняя ей тарелку. Должно быть, я выбрал правильный вариант, потому что Деми не делает язвительных комментариев и не закатывает глаза, а просто начинает есть то, что я ей дал. Внутри я ликую и мысленно ставлю на доске одну отметку в свою пользу.
Понятно, что Деми любит свою собаку, по тому, как загораются ее глаза, и маленькая улыбка трогает ее полные губы.
― Майе три года, золотистый ретривер, которая любит бутерброды с сыром на гриле и наблюдать за ливнем через мою раздвижную стеклянную дверь.
― Вау, звучит как моя идеальная пара на сайте знакомств. Она не замужем? ― Я кладу в рот оливку и понимаю, как голоден.
Я так нервничал, что, кажется, забыл позавтракать сегодня утром. И, возможно, поужинать вчера вечером. Что для спортсмена просто неслыханно. Обычно я потребляю около пяти тысяч калорий в день, и это строго рассчитанная диета из белка, углеводов и полезной зелени. Во время этого пикника я отошел от своего рациона, но эта еда была дорогой и вкусной. И я всю свою карьеру был хорошим, всегда следовал всему до мелочей, чтобы улучшить свои результаты. Теперь, когда приближался к концу, чувствовал, что оступаюсь.
Не только в диете и физических упражнениях, но и в личной жизни. Я чувствовал, что скатываюсь к нормальной жизни, спускаясь с горы чемпионов и звезд к смертному, который ходит на свидания, стрижет газон, учится готовить блины для своих детей в воскресенье утром. Я не мог дождаться этого. Как бы ни было горько от мысли, что это будет мой последний сезон, о чем я не говорил многим людям и не сообщал в СМИ, я был готов. Готов стать обычным парнем, живущим в пригороде, позволяя чему-то большему, чем спорт или слава, диктовать мою жизнь. Позволить любви, надеюсь, поглотить меня.
― Она спит с собаками, но даже ты слишком большой для нее. ― Деми улыбается, и я понимаю, что она шутит лишь наполовину. ― Итак, тебе нравится снова быть в Шарлотт?
Это первый вопрос, который она задала мне, без злобы, какой-то риторики, как будто Деми не волнует ответ.
Я смотрю на нее, действительно смотрю. И снова мне хочется мысленно ударить себя по яйцам. Не в реальности, потому что это чертовски больно, но я такой идиот, что относился к этой девушке так, как относился все эти годы назад.
Прочищаю горло, потому что понимаю, что Деми смотрит на меня, словно у меня три головы, и отрываю от нее свой взгляд, отвечая:
― Это взрыв из прошлого, причем не один. Я иду по улице или проезжаю через определенный район и вспоминаю, как пи́сал за кустом, который увидел на обочине. В молодости я делал здесь много глупых, пьяных вещей. Так что, думаю, это забавно вспоминать, но слишком странно для старика.
― Старика? Тебе тридцать, Пакс.
От моего прозвища, сорвавшегося с ее губ, у меня свело живот.
― В лиге это древний возраст. Думаю, играя в футбол, ты всегда считаешь себя старше, чем ты есть на самом деле. Эти молодые парни приходят туда, едва опустив свои яйца, и ведут себя так, будто владеют этой гребаной планетой. А я тем временем после каждого удара прикладываю к спине лед и принимаю поливитамины. Ты бы видела мой контейнер для таблеток, как будто я в доме престарелых.
Это заставляет ее смеяться, звук похож на полет ангелов, или лай щенков, или что-то столь же милое.
― Ну, я думаю, что старые собаки мудрее и могут быть более красивыми.
Наклонив голову, я придвигаюсь чуть ближе.
― Деми Розен, ты флиртуешь со мной?
Она не отстраняется, ее длинные ресницы медленно моргают.
― Должно быть, я забыла принять лекарства сегодня утром.
― Наверное, ― пробормотал я, проводя пальцем по ее щеке.
Деми не убегает, но я вижу страх в ее глазах. Я должен сделать все правильно, стереть из ее мозга все воспоминания о том, каким подонком я был. Знаю, что на ее сердце вытатуированы сожаление и боль, и это сделал я. Поэтому не могу взять ничего, если она не отдает. Не могу давить на нее, я должен позволить ей самой решать, что делать в этот раз.