Я кладу руку на свою Жар-птицу для следующей из моих многочисленных тщетных попыток переместиться в следующую вселенную, думая:
"Мне жаль, мне так жаль," — полагая, что это только первый из многих раз, когда я повторю эти слова в её голове. Но на этот раз Жар-птица выхватывает меня в одно мгновение.
Надо было сначала закончить извинения.
ГЛАВА 11
Примерно в двух футах перед моими глазами лежит Адам, совершенно голый.
Библейский Адам, я имею в виду. Об этом мне говорит змея, обвившаяся вокруг ближайшего дерева. Эта картина была написана невероятно искусно, с яркими и профессионально оттенёнными красками, жизненной композицией, которая притягивает мой взгляд к протянутой руке Адама, тянущейся к Богу, и выражению в глазах, в которых отражается столько эмоций, сколько мог бы испытать человек. Он думает: "Мне страшно, но я хочу этого".
Если бы я смотрела на эту картину в галерее, я бы предположила, что она была написана в одной из мастерских старых мастеров в разгар Ренессанса. Только есть две проблемы, связанные с этим сценарием, во-первых, эта работа настолько новая, что я всё ещё чувствую запах свежей краски.
Во-вторых, я не только не нахожусь в галерее, но, кажется, лежу на деревянном подмостке. Пока я лежу на спине, картина нависает надо мной, такая широкая, что я не вижу её краёв.
Какая здесь смертельная опасность? Я ничего не вижу. Неужели подмосток шаткий и вот-вот рухнет? По-моему, он достаточно устойчив. В воздухе не пахнет дымом. Моё тело чувствует себя абсолютно нормально, не травмировано и не проколото.
Я осторожно переворачиваюсь на другой бок, обращая внимание на одежду, которую ношу: грубая ткань цвета ржавчины, плохая обувь, какой-то шарф, повязанный поверх волос...
... и посмотрев вниз, я обнаруживаю, что нахожусь примерно в сорока футах над мраморным полом.
Когда-то я нервничала из-за высоты, но после того, как я свесилась с вертолета и оказалась на околоземной орбите, всего лишь сорок футов кажутся мне облегчением. Неужели Ведьма надеялась, что я слишком быстро перевернусь и умру? Она способна на большее.
— Разве вы не видите ересь? — зовёт гордый, властный голос. Её слова эхом отдаются в этом пространстве, которое должно быть большим, даже если я могу видеть его только мельком вокруг подмостка. — Как же вы теперь можете оправдать свою госпожу?
Я перемещаюсь дальше по платформе, пока не вижу, кто говорит со мной снизу. Там, внизу, возле огромных колонн, поддерживающих арку, собирается небольшая группа людей. Большинство из них в длинных платьях или мантиях, очевидно, более роскошных, чем моя собственная. Их одежды сверкают блеском шёлка или блеском бархата. Некоторые носят тёмно-красную сутану и шапочку, которые, как я знаю, принадлежат кардиналам Римской Католической Церкви. Однако нет никаких сомнений в том, кто говорит — это должна быть женщина в высокой остроконечной шляпе и белом одеянии, богато расшитом золотой нитью, которая блестит на свету.
Хотя мы никогда раньше не встречались, я знаю, кто это: Её Святейшество Папа Марта III.
Я говорю себе: "Добро пожаловать обратно в Римскую вселенную".
— Вы отказываетесь отвечать? — кричит она. Даже на такой высоте, я вижу, как углубляются морщины на её хмуром лице. — Вы одобряете еретическую деятельность вашей госпожи?
Я достаточно знаю мировую историю, чтобы быть уверенной, что не хочу, чтобы папа рассердился на меня. Это и есть план Ведьмы? Скормить меня инквизиции?
— Нет, мэм...Ваше Святейшество!
— Тогда почему же вы не помешали ей написать эту мерзость? Изобразить Адама одного при сотворении мира, без Евы, матери человечества? — Папа Марта взмахивает каким-то золотым посохом в сторону огромного пространства, окружающего нас.