— Ты и нравственность?
Ноа растерянно смотрит на меня, пытаясь понять, не мудак ли я.
— Это была шутка, если что. После того, что ты для меня сделал сегодня…
— Именно после того, что произошло сегодня, не думаю, что это хорошая идея.
Вот это поворот.
— Окей, как так вышло, что мы поменялись местами? Типа, пролетели над Бермудским треугольником и перевоплотились друг в друга, как в фильме «Чумовая пятница»?
Теперь я хочу этого, а он передумал? Что за хуйня?
— Я не понимал, как много для тебя поставлено на карту до интервью, — говорит Ноа.
Его слова звучат искренне и с сочувствием, и я еще раз убеждаюсь, что самовлюбленность Ноа — просто прикрытие.
— Что, если мы пересечем черту, которую ты не хотел пересекать, а потом кто-то из нас облажается? Ведь это будет еще хуже для твоей карьеры? Это слишком большая ответственность.
— Это просто секс, Ноа.
— После секса всегда кому-нибудь бывает больно. По опыту знаю.
— Тебе нравится пожестче? — шучу я.
Ноа начинает смеяться, но его смех сразу же затихает.
— Помнишь, я рассказывал про Арона?
— Который то ли бывший, то ли нет?
— Он, хм-м, захотел большего, а я просто не мог ему этого дать. Мне не нравится делать людям больно, но я все равно делаю. Как-то само собой получается. Я порчу все хорошее еще до того, как оно станет хуже. Не хочу, чтобы и с тобой так было. Тебе и без моего долбо-величества достаточно забот. И немного нервирует то, как быстро ты передумал.
— Знаешь, что я понял сегодня во время интервью?
— Что плавки «Спидо» совсем не скрывают стояк?
Я хихикаю.
— Ну да, а еще, что ты любишь играть грязно, когда трешься об меня всем телом. Еще до того, как стал подростком, я следовал определенному ряду правил. В детстве я попадал в большие неприятности, если делал что-то хоть отдаленно девчачье. Мне говорили, что настоящие мужчины так себя не ведут. Поэтому я старался, как мог. Отец вдалбливал, что мужчина должен быть жестким, заниматься спортом и вести себя как пещерный человек. И уж конечно, никаких чувств к другим мужчинам. Мне пришлось установить для себя правила еще до того, как я осознал, что значит быть геем. И скрывать, что мне нравились мальчики из класса. А сейчас, даже при том, что мне ненавистно, как все обернулось, и у меня украли право решать, как и когда «выходить из шкафа», я чувствую, что свободен. Впервые в жизни при желании я могу на публике поцеловать парня, взять за руку. Просто быть с парнем. К несчастью для тебя, ты взял на себя роль того самого парня.
— Вот таким образом, по-твоему, удастся затащить меня в постель? Выходит, тебе по контракту запрещено прикасаться к другим мужчинам, но все можно с арендованным бойфрендом? Тут явно пахнет любовью. В смысле, мои пронзительные сине-зеленые глаза, так не сочетающиеся с кожей цвета мокко, мои накаченные мускулы, крепкая задница и, чего уж там, потрясающе рельефный пресс — всё это совсем не при чем, так?
— Не говоря уже о скромности, — добавляю я. Не понимаю, почему он колеблется, и что вообще изменилось с утра. — К твоему сведению, если я не плачу, это не считается арендой. Кроме того, мне не нужно говорить тебе, какой ты великолепный. Ты и сам это прекрасно знаешь. Как и любой, у кого есть глаза. Ларс был так разочарован, когда спросил, моногамные ли у нас отношения, а я его послал.
Ноа расплывается в улыбке.
— Так и знал, что этот чувак на нас запал. Могли бы развлечься.
— Т-ты серьезно? Типа, все вместе? И часто у тебя бывают тройнички?
— Никогда. Но идея заводит. Хотя я бы никогда не смог провернуть подобное.
Я вопросительно на него смотрю, и он уточняет:
— Предвыборная кампания. Может, через восемь лет в Белом доме, мне больше не придется беспокоиться об общественном мнении насчет своей скромной персоны. Конечно, это и близко не так хреново, как у тебя, но все равно вытягивает жилы.
— Видишь? Мы идеально друг другу подходим.